остаться. Ночные споры становились громче и несдержаннее день ото дня. Все остальные жители деревни тоже отговаривали Гореха – безрезультатно.
Много лет спустя дядя вернулся в Дуболистье. Жажда приключений не принесла ему богатства. Все, что у него осталось – лишь старая лопата, сито и надетая на нем одежда. Униженный, лишившийся иллюзий, он попросил брата принять его обратно, пока он не найдет работу и не сможет построить собственный дом. Брат дал ему сроку два месяца. Мило еще никогда не чувствовал такого холода, каким обдало его дядю в тот момент. Никто не предложил ему занятие, никто не слушал его, все в общине избегали его, как прокаженного. Ровно два месяца спустя отец Мило выставил собственного брата за дверь. Дядя Горех покинул Дуболистье. Говорили, что он направился в горы, чтобы опять попытать там счастья или найти смерть.
Тете Рубинии тоже было нелегко, но ей зачлось то, что она нашла настоящую работу, а не отправилась на поиски приключений. Рубиния по-прежнему была желанным гостем в Дуболистье, к ее мнению прислушивались.
Мило сомневался, что их с братом дома встретят с распростертыми объятиями. В лучшем случае их обвинят в том, что они тайком ушли из дома, а в худшем…
Но мрачные размышления были отброшены в сторону. Что это с ним такое? Он чувствует себя мухой, прилипшей к намазанному медом хлебу. Мысли постоянно путались. Его словно заколдовали, мешая уйти из этого места.
Он бросил взгляд на вторую пустую постель в этой комнате, нервно покрутил чужое кольцо на пальце. Он даже почти представил себе, что там лежит Бонне и мирно сопит во сне. В отличие от Мило. Мираж в виде Бонне сделал во сне такое лицо, словно ему снятся пышки с голубикой.
Может быть, в этом и заключается тайна полуросликов. Каким бы ужасным и несправедливым ни был мир по отношению к ним, они продолжали радоваться мелким повседневным вещам. Счастье полуросликов было там, где они жили – зачастую оно просто росло у них в палисаднике.
Мило почувствовал, как спокойствие видения передается ему. Но не отпускало и другое чувство – ощущение того, что его брат полагается на него. Ведь Мило старший, и всякий раз, как они творили что-то вдвоем, Бонне рассчитывал на помощь и совет своего старшего брата, прислушивался к нему.
Мило надеялся, что со временем устанет от размышлений, но нужно было сделать еще кое-что, прежде чем можно будет лечь в постель. Слишком долго он откладывал это, забывал либо в суматохе, либо убегая, либо находясь в плену, подвергаясь действию проклятия или отправляясь в путешествие с гоблинским охотником. Он полез в рюкзак и выудил оттуда узелок с документами мейстера Гиндавеля. Они были похожи на дневник в толстом кожаном переплете. Судя по всему, мейстер вел записи много лет. Первые страницы пожелтели и замусолились по краям.
На первой странице было всего несколько слов, но даже они открывали больше, чем Мило когда-либо знал о старом клирике.
«Гиндавель Солнцеклеверс», – шепотом повторил Мило.
Ему было трудно поверить в то, что можно прожить в одной деревне с кем-то больше двух десятков лет и не узнать его полного имени. Сейчас, когда мейстер Гиндавель был мертв, полурослику стало стыдно, что он так мало знал о старике. Он надеялся, что Цефея приняла его в свое царство и что в стране мертвых полурослику воздастся по заслугам за проделанную работу.
Большинство полуросликов были так же далеки от понимания того, что делал и исследовал клирик, как и от сбора помидоров зимой. Братья в вере имели определенный статус и пользовались определенным уважением в деревенской общине, но над ними посмеивались из-за житейской неискушенности. Казалось, никого особенно не интересует их философия.
Мейстер Гиндавель кое-что рассказывал Мило о миссии жреца, но результатами своих собственных изысканий никогда не делился. Здесь было написано, что он исследовал эпоху Ослепления. Мило знал лишь то, что эти времена охватывают период более трехсот лет тому назад, который окончился после великих войн веры. Какая вера существовала тогда, каких богов почитали люди – это было за гранью его понимания. Такие знания считались языческими и были запрещены, поэтому он удивился, что такой ученый как Гиндавель решил этим заняться.
В дневнике было почти две сотни страниц. Листы были тщательно перевязаны кожаными лентами, чтобы в книгу всегда можно было добавить новые записи. Судя по всему, первые годы мейстер занимался тем, что переписывал параграфы из различных трудов и, в свою очередь, высказывал свое отношение к новым тезисам и рассуждениям. У Мило не было ни времени, ни знаний, чтобы заняться этим вплотную. Он искал рисунки и символы более позднего времени. Поэтому он просто пролистывал документы, страницу за страницей. На одной странице были только изображения молнии – символа Цефеи, богини полуросликов. Некоторые Мило мог бы нарисовать и сам, им могло быть лет по двадцать – настолько по-детски они выглядели. Мейстер Гиндавель бесспорно был мыслителем. Судя по всему, Цефея не наделила его ни даром рисования, ни даром пения. Последнее Мило было известно по тем своим немногим появлениям на храмовых службах, таких как крещение или именины.
Он осмотрел ряд других рисунков и символов, явно носивших языческий характер. Большинство из них не были подписаны, и ничто не указывало на их смысл. Одна страница была испещрена крестами. Толстыми крестами, тонкими крестами, с прямыми и изогнутыми линиями, были такие, которые завершались розовыми шипами или наконечниками стрел. Посредине этого Гиндавель вписал имя Регора. Мило знал только, что этому богу поклонялись люди. И больше ничего. Его никогда не интересовало вероисповедание других народов.
Эльфы почитали какую-то богиню природы. Но как это часто бывало с эльфами, они редко снисходили до того, чтобы поделиться с кем-то мыслями
