только волю и желание, а физуху будем ставить, когда немного откормим — они ведь многие в жизни досыта не ели. Видите, выдохлись как — а ведь для «бобров» это даже не разминка была бы, а так, тьфу!
Скунс кивнул. Сказал Стругацкому:
— Теперь переведи — выдержавшим, строиться здесь. Членам семей, если такие есть — подойти. Сейчас погрузим и отправим! Переводи — в колонну по четыре, становись! Видишь, старлей, даже этого они не знают. Ничего, откормим, выучим, сделаем из них людей… Ну вот, построились — теперь скажи им, шагом марш!
А когда строй рекрутов уже выползал с плаца в ворота, заметил:
— Что смотришь, товарищ старший лейтенант, словно тебя счас стошнит? С души воротит — так ты водочки хлебни, держи фляжку. Не звери мы — просто, иначе нельзя. Ты вот образованный — арифметике обучен? Тогда считай.
Тут в Маньчжурии, по японской еще переписи, 25 миллионов собственно маньчжур — хотя многие из них успели окитаиться так, что даже язык забыли. Миллиона три японцев, корейцев и русских. И 17 миллионов китайцев — из которых примерно половина, это «гастарбайтеры», даже без семей. С первыми двумя категориями понятно — наш народ, с которым будем работать. А вот с китайцами, сложнее. Кто тут осел капитально, и профессию имеет — с теми тоже все ясно. А неквалифицированных и безработных куда — их ведь мало того, что не прокормить, так еще и горючий материал? Это ведь не выдумка, что «агенты Мао», есть у него такая поганая контора, «шэхуэйбу», ну это как СБ у бандер — пытались тут беспорядки устроить, давить пришлось жестоко, а что делать? Ты ведь политику партии должен знать: социализм нельзя принести на штыках. И мы тут не империю расширяем, а, как сказал товарищ Сталин, помогаем товарищам, выбравшим социалистический путь развития. Но по этому пути они должны пройти сами — как в гимне поётся «Добьёмся мы освобожденья своею собственной рукой», они еще это в строю будут петь, маршируя!
Несправедливо, говоришь, так произвольно определять, кому жить, а кому наоборот? Мне это тоже не нравится, а что делать? Сложить лапки и надеяться, что само образуется? Так ведь не образуется — империалистические хищники не дремлют и нашей слабостью обязательно воспользуются. А в интересах дела вытаскивать тех, кто нам полезен. Знаешь, как на подводной лодке, если в отсеке пожар и есть пострадавшие, помогают тем, кто может встать и бороться за живучесть. Потому что не справимся с огнём — все погибнем, а справимся — сможем помочь и лежачим. Так и здесь — тех, кого мы сейчас вытащили, не просто кормить будем, а учить. Чтобы они, став сильными и умелыми, сами вытянули остальных. С отбором — кто годится в коммунары, «иди к нам, ты нам подходишь», тот в новую жизнь с нами и пойдет.
Спрашиваешь, можно ли палкой к счастью гнать? Блин, а как еще по-иному — уговорами, объяснениями? Если ты точно знаешь, как надо. Какая к чертям демократия может быть на войне? Или когда пожар надо тушить? И враги кругом? Или не враги — тут ведь раньше китайцы маньчжур окитаивали, кто не станет как мы, веру и язык предков забыв, тому жизни не будет — ну а как здесь Гао Ган сел, и своих наверх тянет, тут такие разборки начнутся, если мы отсюда уйдем! И неизвестно еще кто кого, и с каким счетом!
Время сейчас такое — мы, СССР, единственная надежда мирового коммунизма. И помогать должны в первую очередь тем, кто уже с нами в строй встать готов, ну а прочим, как получится! И уж тут ничего не поделать — кому жить, кому умирать. Зато правое дело Ленина-Сталина останется. Когда нас с тобой уже не будет.
Есть еще вопросы, старший лейтенант Стругацкий?
Я, Ли Юншен, из уезда Синьсян провинции Хэнань, третий сын почтенного Ли Вэйдуна. Наша семья была крестьянами, но отец сам пытался сдать уездный экзамен, и готовил к этому нас. Чтобы в нашей деревне с почтением говорили, вот идет достойный Ли Вэйдун, у которого трое грамотных сыновей. А если бы кому-то из нас удалось занять место уездного чиновника, наша семья стала бы самой уважаемой в деревне!
Учитель в школе говорил — самое страшное проклятие, чтоб ты жил в эпоху перемен! Которые начались еще до моего рождения — а вот отец, и даже старший брат Ли Чжиган еще помнят времена, когда в государстве был покой. Но не стало законной власти, и каждый главарь разбойников возомнил себя равным императору! И страшная смута охватила весь Китай!
Моя мать, достойная Ли Яньлинь, умерла от черного мора. Затем пришли проклятые японские дьяволы, сожгли дом, бывший жильем нашей семьи уже много поколений. А также еще половину домов в нашей деревне, ради устрашения. Мою сестру Ли Чанчунь японцы изнасиловали толпой, а затем вспороли ей живот. Отец, как один из самых почтенных жителей деревни, обратился к японскому офицеру с увещеванием — с подобающей вежливостью спросил, за что карать безвинных и безоружных? В ответ проклятый самурай отрубил голову моему несчастному отцу.
Мой старший брат, Ли Чжиган, погиб через год, сражаясь в войске правителя провинции Хэнань. Он хотел воевать с японцами, но ему сказали, что сначала надо разобраться с шакалами из соседней провинции. Было жестокое и славное сражение, хотя я не знаю, кто в нем победил. Но брата после не оказалось среди живых.
Средний брат Ли Хэпин был угнан в обоз носильщиком. С тех пор прошло десять лет, и я не знаю, что с ним стало и жив ли он сейчас.
А я был взят в солдаты. Отчего у нас в Китае, быть солдатом, это самое последнее дело? Так кто станет украшать бамбуковую палку, которую проще выбросить и вырезать новую взамен? Хозяин заботится о скотине, потому что она должна жиреть и плодиться, а солдата не жалко, напротив, солдатское
