я, как и Ефремов, честно отработала свой статус «прикомандированной от политотдела флота». То есть, не просто числилась, но и была в строю защитников Отечества в этой войне!
А смерти не боялась — чему быть, того не миновать. Лишь жалко было тогда, что так и не сумею удовлетворить свое любопытство — прикоснувшись к тайне, но не увидев разгадки. Отчего мне и Ефремову охотно показали устройство корабля, сводили на экскурсию и в машинное отделение, и в торпедный отсек, и даже упомянули, что наши торпеды умеют «самонаводиться» на шум винтов цели — но упорно скрывали имена авторов песен и стихов? «Этих людей нет с нами» — если они погибли на войне, зачем хранить в тайне их имена? А если их судьба сходна с несчастным Осей Мандельштамом, то отчего их творения не под запретом? Хотя… была ведь еще одна похожая загадка, фильмы с «Индианой Джонсом», целый коллектив гениев, оставшийся неизвестным. Припоминаю лишь одну фамилию — Николай Трублаини, из Харькова, перед войной он успел издать несколько фантастических романов, и погиб в ополчении осенью сорок первого — его называли автором сценария «Индианы», ну а режиссер, операторы, художники, актеры? Никто из моих ленинградских и московских знакомых не знал абсолютно ничего. И что общего может быть у военных моряков с севера и поэтов, не известных никому? При том, что я слышала и такие вещи, которые еще не исполнялись и не публиковались, а стиль их был не похож ни на одного из известных мне авторов — поверьте, что у каждой знаменитости в стихосложении есть свой «почерк», который можно узнать!
Я искала ответы на эти вопросы — и не могла найти. А вот Анна Лазарева явно знает больше, чем говорит. Вспоминая наш разговор тем июньским вечером, я находила ее голос, ее мысли «в симфонии» с тем, что я слышала на корабле. Хотя она никогда не выходила на нем в море — но наверное, была знакома с его экипажем, раз ее муж был здесь командиром? Если мне суждено будет вернуться, я хотела бы продолжить наше знакомство — тем более что Анна, это очень незаурядная особа. А что скажет на это Лида, мне глубоко плевать!
Приказ идти в последний и решительный бой нам так не поступил — и мы вернулись в Полярный в начале октября. После того, как мы вошли в базу, и Иван Петрович рапортовал лично встречавшему нас адмиралу Головко, вся команда К-25 была выстроена на палубе, и командир лично вручал членам экипажа — и мне, и Ефремову — значки с изображением белой акулы, положенные всем, кто совершил на «моржихе» боевой поход, и почитаемые у подводников Советского Союза не меньше любой медали. Такие значки уже были на парадной форме всех старослужащих с К-25 — у одного Ивана Петровича знак был крупнее и другой, на синем щите белая акула перечеркивала красный силуэт корабля. Когда я после спросила, он ответил — а это командирский, такие лишь сам адмирал Лазарев вручал тем, кто у него сдаст экзамен.
Впрочем, медали нам тоже достались — «Нахимова», из рук самого адмирала Головко. Еще в финчасти нам выписали не только командировочные, но и «боевые», по офицерской ставке, за весь срок похода. И отправили до Ленинграда самолетом, за казенный счет — и вот, я дома, а Ефремову пришлось еще получать билет на «Красную стрелу».
Так я сделала выбор — с кем я. Ведь истинная свобода, это не абсолютная вольность, делать все что хочу! А право выбирать, кому служить. Как было заведено с древних времен — «пусть умру я, но будет жить мое племя», в доисторические времена, «мой полис» в Древней Греции, «моя страна, моя нация», сейчас. В том крайнем, последнем случае, когда речь идет о жизни всех, как в эту войну — если погибнет «мой полис, моя страна», то моя собственная жизнь не имеет смысла и цены. И не хочется, но надо идти, сражаться и умирать — за ту самую победу, которая «одна на всех, мы за ценой не постоим».
Нет, это вовсе не значит, что все, мыслящие так, это идеалисты-альтруисты, готовые кусок последний отдать ближнему. Всего лишь, для них порядок, когда каждому обеспечен кров, пища, и конечно, безопасность, важнее абстрактной свободы. И неважно, кто гарантирует порядок — «справедливый добрый царь», сильное государство, или Партия и Советская Власть. Такие, как Лида Ч. сравнивают это со спокойной жизнью скотины в стойле — принимая за основу, «пусть погибнет мир — но будет обеспечена моя свобода». Это и прежде бывало в среде интеллигенции и, даже, части дворянства — когда известный ученый, художник, архитектор, да просто высокообразованный человек, или личность вроде князя Курбского, легко мог пойти на службу к соседнему государю, не считая это изменой и не видя особых обязательств перед местом своего рождения; в последнее же время, с развитием промышленности и науки, это стало распространено среди образованных людей — которым все прочее: безопасность, кров, пища, подразумевались сами собой! Потому — свобода выходит лишь для узкого круга интеллигентов, ну а «быдло», обеспечивающее им жизнь, должно знать свое место и быть этим счастливо!
А в Красной Империи по-другому. Слова Анны Лазаревой — что платой подкупают мразь, а элите власть дает награду за верную службу. Тем из «кухаркиных детей», кто имеет талант, ум, волю, кто достоин, кто подходит — открыт путь наверх. И эти люди, кто угодно, но только не серая инертная масса, не рабы системы — они готовы драться насмерть за свой порядок, свое Отечество и свою Советскую Власть. Факт, что в эту войну в отличие от той, прошлой, мы взяли Берлин и дошли до Рейна, побеждали на суше и на море куда более сильного врага — Восточная Пруссия четырнадцатого года и «великое отступление» пятнадцатого не шло ни в какое сравнение с трагедией сорок первого, сорок второго — говорит о том, что эта «новая элита» сродни «птенцам гнезда Петрова» или маршалам Наполеона, талантливые и энергичные люди из низов, оказавшиеся сильнее разложившегося старого дворянства. Лида ослеплена ненавистью и не понимает, что ей противостоит вовсе не безмолвная толпа —
