— Ни в одной же майке ты был. Вытаскивай свои трусики.
Это было сказано таким тоном, что я моментально сбегал за трусами. Юлия вытянула из прорези дужку резинки, растянула ее, хлопнула, и попросила меня взять всю одежду с собой. Это просьба меня так удивила, что я в смятении сказал «пожалуйста», а потом вскричал: «Но зачем?»
— Не волнуйся, Саша, — очень мило ответила Юля. — Завтра утром все получишь обратно. Спокойной ночи.
Ну разве не взбаламошная, я бы даже сказал, девчонка. А какая обворожительная, околдовала меня, я и растаял, все как на духу выложил.
Утром взвизгнула дверь, и кто-то мягко вошел в большую комнату. Глянул на часы: половина седьмого. Я обычно встаю в семь. Спрыгнул с постели и выглянул из спальни. Это Юлия.
— Прости. Я тебя разбудила, милый?
— Немножечко, — как-то по глупому ответил я и, скрывшись за дверью, стал быстро одеваться. Гадая, в каком смысле она сказала «милый», вернулся в комнату.
— Я принесла твое белье, — Юлия положила на тумбочку сверток. — А раз уж ты проснулся, то вот заключение экспертизы, — она вынула из складки платья темные бланки.
— Саша, ты необыкновенный человек!
— Феномен, — усмехнулся я.
— Это я и хотела сказать. Я до последней минуты сомневалась в твоем самопроизвольном путешествии во времени, В двадцатом веке это сделать было невозможно. Но вот, пожалуйста, ознакомься, — она положила передо мной бланки и стала объяснять. — Видишь, ткань изготовлена на многозевном бесчелночном станке, который был снят с производства в начале двадцать первого века. Вот характеристика ткани и резины — это двадцатый век. Но, главное, Саша, ткань выпущена всего три года назад, но в то же время по способу производства ей почти четыреста лет. И ткань не постарела, ей фактически три года. Парадокс? Парадокс разрешается лишь при одном условии — перенос во времени. Это и есть доказательство, что ты говоришь правду.
— И что же теперь будет?
— Жизнь будет. А Владимир все знал? Он верил тебе?
— Да. И Тока тоже.
— Ох уж этот Вовка! А с Токи спроса нет, он — добрая безмятежная душа. Тебя, Саша, родные потеряли. Тебе тяжело?
— Грусть иногда находит, вроде как родину покинул. А родных у меня нет, я — детдомовский, к тому же безнадежный холостяк.
— Ты хороший, презабавный парень. Вечером, может, погуляем?
— Обязательно. Я с удовольствием!
Интересно, Юлия тоже, как и Владимир считает меня феноменом. Что они понимают под этим? Как человек я, конечно, самый обыкновенный, не буду говорить, что умный, но и не дурак. А может они имеют в виду человека не как биологический вид, а как некую физическую систему, способную при определенных условиях взаимодействовать со всякими их заумными спиралями и силовыми полями. И в голову полезли дикие мысли. А вдруг я бессмертный. Хотя, какой я бессмертный, когда уже почти умер от рака…стоп, чтобы не разрушить систему, сработала какая-то другая защитная система и перебросила меня, не как человека, а как эту особую систему в будущее, предотвратив тем самым ее неизбежный распад. К добру это или нет — не знаю. Я заставил себя переключится на другое, на более приятное. Юлия приглашает меня на прогулку! И верится и не верится! Эх, полюбила бы она меня! Пусть я физически несовершенен и слаб, пусть у меня простецкая и постная физиономия, пусть ничего не знаю, но зато я — феномен. Почему бы не полюбить феномена? Несбыточные мечты идиота.
Идиота? Но почему я сам себя унижаю? Кто сказал, что у меня постная физиономия? Сам себе в голову вбил. Я взял зеркало и впервые посмотрел в него на себя изучающее. Лицо ничем не примечательное, но и не такое уж, чтобы «караул» кричать. Нос — прямой и габариты в норме, карие глаза хоть и небольшие, но и не щелки, и веки над ними не зависают. Губы нормальные, в меру мясистые. А подбородок даже мужественный. Неплохое лицо! Я улыбнулся и при виде отличных зубов еще более укрепился в своей уверенности. В конце концов, Юлия при встречи назвала меня симпатичным парнем, а сегодня утром сама сказала мне «милый». Вот так-то. Конечно, надежды почти никакой, но и за «почти» надо цепляться.
Юлия — не Владимир, она наверняка раскроет мою невольную тайну. И это, пожалуй, к лучшему. Я шел в институт в сильнейшем волнении, забыв даже предупредить по видофону Владимира, что разоблачен. В лаборатории уже все были на месте и все были чем-то возбуждены. Юлия тоже, несмотря на бессонную ночь, находилась здесь. Видимо, шел серьезный разговор, но при моем появлении наступила тишина, и все уставились на меня, будто увидели какое-то чудо. Один лишь Владимир сидел в сторонке, бледный, поникший и даже не поднял голову, чтобы узнать, почему стало тихо. Похоже, что его прорабатывали за утаивание личности своего консультанта.
Ко мне подошел Добрыня и с улыбкой, укоризненно покачав головой, протянул руку:
— Ну, здравствуй, Александр, добрый ты наш таинственный человек! Мы все о тебе знаем и … не знаем ничего. А пока нас интересует одно: как ты думаешь жить дальше?
— Я бы хотел остаться при лаборатории. Учиться хочу и работать.
