тишина. Вот какая это хитрая штука, можно так толковать и этак. А ведь фактически скорость его огромна, он должен попросту сгореть в атмосфере. Как же выдерживает его сердце, колотящееся тысячу двести раз в секунду, как не лопаются кровеносные сосуды, кровь по которым движется быстрее звука? Забылся, никак не могу свыкнуться, что по его часам текут обычные процессы, он в замкнутом пространстве, в котором каждый атом и каждая молекула колеблются и движутся быстрее. Но ведь и скорость света там должна быть большей! А это невозможно, скорость света абсолютна, она независима от системы отчета. Надо с Владимиром обсудить. Как бы то ни было, а бедному Токе плохо. Он подобен Робинзону, хотя и находится среди людей, в гуще жизни.
Текли томительные секунды и минуты. Мы не отрывали взгляда от мерцающего круга, ожидая появления Токи. Его не было. По всей Флориде и в соседнем штате Джорджия люди носили с собой развернутые плакаты с обращением к Токе и вывешивали их на видных местах. Беспрерывно работал на безопасных для людей частотах ультразвуковой динамик с усилителем. Тока обязательно должен был появиться у нас. Поступали сообщения, что видели его спящим на бульваре, на пляже и даже на мягкой крыше здания голоцентра, но не успевали что-либо предпринять — он исчезал. По последнему сообщению, Току видели на космодроме Кеннеди, может, он хотел посмотреть, так ли медленно летят ракеты.
Неожиданно позади нас раздался знакомый женский голос: из Атамановки прилетела жена Токи — Серафима, под стать супругу — невысокая, пухленькая, пропорционально сложенная.
— Я не могу больше работать! — возмущенно говорила она. — Я не могу ждать, когда мой верный друг погибнет! Я ничего не могу.
— Поверь, Серафима, мы обеспокоены ничуть не меньше тебя, — стал успокаивать ее Владимир. — Он не погибнет. Мы ждем его с секунды на секунду.
— Когда я представляю, как он, такой беспомощный, мучается в этом вашем дурацком ускоренном времени, мне хочется разбить все ваши лаборатории и камеры. Никакой пользы от вас, пространственников! Занялись бы чем-нибудь полезным, выращивали бы динозавров.
Серафима, конечно, перегнула, но мы на нее не обижались, ее состояние можно было понять. Хоть Тока и жаловался, что супруга все ему назло делает, и что семья их неблагополучная — не знаю, Серафима сильно переживала за мужа.
— Вернется наш Тока, — спокойно сказал Владимир. — Никуда не денеться.
— Когда? Через нашу неделю дряхлым дедом?
— Ну, Серафимушка, успокойся, у нас же не бывает дряхлых.
Поступило сообщение, что Току видели полминуты назад в форте Пирс и что в руках у него свернутый плакат.
— Он уже бежит сюда, — уверенно сказал Гек. — Это рядом, всего сто восемьдесят километров.
— Он уже подбегает, — поднялся Владимир, — он же марафонец, у него скорость и выносливость. Смотри, Серафима, сюда, сейчас, сейчас …
Все уставились на мерцающий круг, в центре которого скоро показался обросший косматый человек.
— Я же говорил, вот он! — сдерживая радость, сказал Владимир.
Гек, постоянно державший руки на пульте, защелкал тумблерами и через несколько секунд финн-пространство было разомкнуто.
— Выходи, Тока! — крикнул Гек.
— Наконец-то вы заговорили! — со слезами на глазах воскликнул Тока. — Наконец-то вы, родимые зашевелились! — и вышел из круга.
Серафима бросилась к мужу. Гек сообщил в Центр о возвращении Токи, который отсутствовал три часа и четыре минуты, то есть он прожил в одиночестве сто пятьдесят двое суток.
— Ты почему так опустился? — строго спросила Серафима Току, когда первый порыв радости прошел. — Стыдобушка живая, такой обросший на люди лезешь.
— Нечем было бриться, моя прелестная. Все бритвы не работают. А постричься я не догадался. Я же был таким несчастным.
— Драгоценный ты мой и единственный!
Кто-то принес ножницы, кто-то — бритву, и скоро Тока был приведен в порядок. Но выглядел он устало, к тому же перенесенные душевные страдания оставили свои следы в виде морщинок у глаз. Он выпил воды и блаженно растянулся в кресле.
— Какие приключения у человека, — сказал Владимир. — Завидую тебе. Расскажи.
Тока сказал, что никаких приключений не было. Он зашел к нам что-то спросить, но видя, что мы заняты, заинтересовался быстробегущими стрелками часов и подошел к ним. В тот же миг все вокруг застыло. Его объял ужас, он и мысли не допускал об ускоренно ходе времени, он думал, что случилось непоправимое, произошла трагическая ошибка, неполадки в работе систем, что наступила катастрофа, светопреставление. Он пытался заговорить с нами, вывести нас их оцепенения. Все люди в институте были неподвижны, в парке окаменели звери, в воздухе застыли птицы. Океан будто замерз, прибой с брызгами воды замер, как в остановленном голофильме. Жуткая тишина, невыносимый покой. Он долго в отчаянии бродил по Майами, потом вернулся в институт и заснул на диване, где его и видела девушка-лаборантка. Проснулся, а картина та же. В надежде, что где-нибудь жизнь идет нормальным чередом, он решил уехать в другой город. В первой машине от прикосновения его рук сломался механизм включения биоуправления. Во второй
