– Ты кто? – повторил вопрос степняк, и акцента нет.
– Ты Велесов, так? – наставил на меня палец монгол, затем присел, внимательно меня осмотрел и кивнул утвердительно: – Ты Велесов.
– Да, я Велесов! – Наконец руки отошли, и я со всех сил ударил монгола в челюсть. – На!
Монгол отлетел, затем сел и, держась за челюсть, обиженно прошамкал:
– За что?
Тишина взорвалась хохотом. Не понял, чего это они? Монголы смеялись над своим? Я сел и помотал головой. Ерунда какая-то. Солнечный день вдруг сменился сумерками, а узкие и темные бороды степняков стали русыми и густыми. Я не понимая, озирался. Передо мной горит костер, над которым висит внушительный котел, и из него очень аппетитно пахнет, а вокруг сидят ратники и хохочут. Справа на карачках, уткнувшись в снятое седло, всхлипывает Демьян. А слева, в трех метрах, держась за челюсть, сидит Аким.
– За что, боярин?
Мать его за ногу! Так это сон был…
Протер руками лицо и, толкнув подвывающего Демьяна, пробурчал:
– Нежнее будить меня надо, нежнее.
Затихшие было ратники опять захохотали. Улыбающийся Кубин спросил:
– Хороший сон Аким прервал? Эк ты его приложил.
– Ага, сон, – и покосился на все еще подвывающего Демьяна. – Чего ты все трясешься?
Аким подвигал челюстью и выплюнул выбитый зуб.
– Вот кудышкин корень! Он мне, боярин, разбудить тебя велел. Сам-то за ноги потянул и в сторону.
– А я увидел, что Володимир Иванович кулак складывает, – хихикнул Демьян, – вот от греха и…
И опять уткнулся в седло.
Бравый, смеясь и утирая слезы, подошел к Акиму.
– Ты как, Аким? Снедать-то есть чем?
Холоп потер челюсть и прошамкал:
– Снедать-то покамест есть чем, токмо будить больше не пойду.
И под общий смех добавил:
– И не просите.
– Что с ранеными? – спросил я у Бравого.
Улыбки сразу слетели с лиц.
– Двое преставились.
– Сколько? – насторожился я.
– Двое, – повторил десятник. – Василий Соловей и Пахом Гусев.
Честно говоря, я имен не знал. Раны были разные по степени сложности. Проще всего было с ранениями от стрел, а с рублеными сложнее. Но управился, даже не ведая – сильно ли повреждены внутренние органы. Препаратов у меня больше нет. Но посмотреть надо, вдруг пригодится?
– Вот Пахом, а вот Василий Соловей.
Я присел рядом, вспоминая, какими были их раны. Да, у обоих ранения от стрел. Похоже, стрелы что-то внутри сильно повредили, или в рану что-то попало, и крови они потеряли больше… я тут был бессилен.
– Простите меня, братья.
Поднялся и помолчал. Что тут говорить? Только помолиться за них осталось. Эх, священника бы сюда. Да где его взять?
– Остальные раненые как?
– Живы покамест. Мыслю, уже не помрут.
– Ладно. Пойдем, Иван. Дел у нас уйма.
Прошли мимо лежащих раненых. Пришлось даже прикрикнуть на них, а то старались подняться и поклониться.
У самого края поляны горел костер. Рядом одиноко сидел Борис и смотрел на тело отца.
– Он так и сидел?
– Всю ночь, – кивнул Бравый.
Молча вернулись к своему костру, где собрались почти все бояре. Ну да, бояре. Кроме раненых, тут сидели почти все. Остальные были боевыми холопами.
У костра ждали только нас. Котел стоял на земле.
– Садись, Володимир Иванович, поснедаем.
