– Так ведь он молодой, золотце, кровь взыграет и на родного отца не посмотрит, не то что на дядю двоюродного, – начал по обычаю жаловаться на чужую молодость Бернс.
– Успокойтесь, Давид мальчик правильный, зачем ему такая как я?
– И то правда, – притворно вздохнул Бернс, стараясь больнее уколоть Тину, – ему моя Розочка уж и невесту присмотрела.
– Вот и хорошо, – недобро усмехнулась Тина, – давайте прощаться, Розе Исааковне пламенный привет!
– Тина, золотце, зачем ты так? – заохал Бернс.
– Как? – надменно спросила Тина.
– Прощаться! Уж как я соскучился по тебе красавица моя, слов таких нет…- заныл Бернс, вымаливая ласку у Тины.
– Ладно уж, – пожалела его она.
– Любишь? – с придыханием спросил Бернс.
– А то! – бодро ответила Тина.
– Вот и ладненько, – сказал он напоследок, – не шали.
Тина отшвырнула трубку, обернулась к Давиду, но вместо него увидела Павлова прислонившегося к косяку витражной двери.
– Значит, любишь? – хамовато спросил он.
Тина достала из перламутрово-розовой пачки сигарету закурила.
– Тебе, Павлов, родители не говорили, что подслушивать некрасиво? – вскинув красиво очерченные брови, спросила она, чувствуя, что назревает скандал.
– Трубочка фонит, и подслушивать не надо, – с гаденькой, на взгляд Тины, улыбочкой произнес Виктор – Воспитанный молодой человек просто вышел бы из комнаты, – наставительным тоном сказала Тина.
– А я не воспитанный, – Виктор оттолкнулся от косяка и подошел к девушке, вытащил из ее пальцев сигарету и глубоко затянулся, выпустив дым в лицо Тине. – Опять же на чужих ошибках принято учиться, вот стану старым, заведу себе молодую любовницу, будет мне она сказки рассказывать про любовь, а я возьми да и вспомни, как Тина Андреевна со своим преклонных лет кавалером разговаривала, в любви клялась и это после ночи, проведенной с молодым жеребцом.
– Эка хватил, жеребцом! Льстишь себе, Павлов, – шла напролом Тина.
– Скажи еще, что тебе не понравилось, – Виктор улыбался, но на заросших щетиной скулах играли желваки.
– На троечку, – резанула Тина, понимая, что сжигает мосты, но остановиться не могла.
– Что ж ты орала на всю гостиницу? – зло спросил Павлов.
– Угодить тебе хотела, видела, как ты старался, – ехидно ответила Тина.
– Считай, что угодила, – Виктор протянул руку и потрепал Тину по щеке. – Приятно иметь дело с профессионалом.
– Милости просим, – оттолкнула его Тина. – В любое время.
– Я, пожалуй, обойдусь, – он зло ухмыльнулся и удалился в гостевую спальню. Тина посмотрела ему вслед, на его немного сгорбившиеся плечи, словно легла на них тяжелая ноша.
– Тина Андреевна, вы в праве сказать, что это не мое дело, но я считаю, что ваша размолвка с Павловым негативно влияет на отношения… в общем на наши отношения, внутри коллектива, так сказать.
Давид был настроен весьма решительно, еще бы ему придется остаться в Ангельске – нельзя бросить работу, требуется разрешение Бернса – и тут… какая собака укусила Тину, а может Павлова, не разобрать неопытному в любовных интригах Давиду. А делать что-то надо…
– Оставь Давид, – Тина сидела над очередной чашкой кофе. Нервничая, она поглощала его литрами, но эта чашка была явно лишней, так и стояла, оставаясь нетронутой.
– Хотите, я поговорю с ним? – предложил Давид, сам не понимая, как можно начать такой разговор. – Он собирается вернуться в гостиницу…
– В гостиницу, говоришь, – отстраненно, как эхо повторила Тина.
– Хотите? Я могу.
– Нет, нет. Спасибо…
Ладкина голова показалась в щели приоткрытой двери, затем дверь распахнулась и Тина увидела Павлова, разговаривающего в холле с Виолеттой. Он прощался, улыбался Виолетте, но, почувствовав Тинкин взгляд, повернулся спиной.
'Хочешь, не хочешь, а вежливость обязывает…' подумала Тина и, нехотя вышла в холл. Ее встретил сердитый взгляд и натянутая улыбка Павлова. Давид и девушки попытались разрядить накаленную обстановку:
– Ну, во всем надо искать хорошее, если бы не случай, вы Виктор никогда бы не посетили наш провинциальный городок, – это Давид.
– Скромничаете, провинция провинции рознь, мне ваш город понравился, – раскланивался в ответ Павлов.
– Чем может прельстить москвича наше захолустье? – поторопилась вставить слово Лада.
– Люди здесь хорошие, и девушки очень красивые, – сопровождалось целованием дамских ручек, не Тины, конечно. – Ну что ж, до завтра. Давид, я надеюсь, вы проследите за сборами, повторюсь, ничего лишнего.
– Несомненно, – Давид пожал протянутую Виктором руку.
Тина стояла рядом, толчок в спину заставил ее протянуть руку для прощания.
Пожатие вышло неприязненным, каким-то брезгливым, поспешным, и Тина, не дожидаясь ухода Павлова, вернулась в столовую и села к давно остывшей чашке кофе.
Прикурила сигарету, закрыла глаза ладонью и тихо заплакала. Они все не кончались, ее горькие слезы, открыл и тут же закрыл дверь Давид, вслед за ним появилась Лада, посидела рядом молча, но долго не выдержала:
– Ну и дура ты, Тинка, да если он тебе нужен, так иди за ним! Гостиницу его знаешь?
– Знааюю…
– Чего сидишь? Собирайся!
– А если он меня выгонит? – сквозь слезы спросила Тина.
– Если, если… Вот если не пойдешь, то тогда точно не узнаешь, выгонит или нет.
Топай! Расселась, видите ли, слезы льет…
– Ты, правда, так считаешь?
– Правда, правда. Хочешь, Ветку спросим?
– Ой, не надо, похоже на консилиум! Я и впрямь пойду. Нет, правда, пойду. Вот кофе выпью и пойду.
– Проваливай без кофе. А то еще передумаешь, с тебя станется, артистка.
Он снова мучил себя. Смотрел на нее, ненавидел, смертельно желал, ненавидел себя за свою слабость, выдернул телевизионный шнур из розетки, побросал вещи в сумку, снова заказал фильм. Купил бутылку водки, пил без закуски, и смотрел на нее, бесстыжую. Посреди кинооргии раздался стук в дверь. Виктор сделал тише звук и крикнул, думая, что это горничная:
– Убираться не надо!
Стук раздался снова, он был настойчив, Павлову стало ясно, что кто бы то ни был по ту сторону двери, он не уйдет. Виктор чертыхнулся и пошел открывать. На пороге стояла Тина. Она растерянно посмотрела на полураздетого, в футболке и трусах, мужчину, уловила запах алкоголя и строго спросила:
– Войти можно?
Павлов тоже растерялся, потом обрадовался, что догадался выключить телевизор, пригласительно кивнул, и, не торопясь, пошел надевать брюки. Она взглянула на беспорядок в номере, собранную сумку и недопитую бутылку.
– Чем занимался?
– Лучше тебе не знать.
– Настолько отвратительно?
