Обливаясь холодным потом, я упал ничком в небольшую ложбинку и неподвижно лежал в грязи, пока чудовище со страшным гулом бродило вокруг. Заметь меня хищник, я был бы обречен. Наконец марсианин, производя неимоверный шум и лязг, направился обратно к своему освещенному лагерю. Я вскочил на ноги и бросился на север, в темноту.
Не помню, где я бродил, испытывая невероятный ужас. Он гнал меня вперед; спотыкаясь, я пытался перевести дыхание, но не осмеливался остановиться. Я бежал по темным, узким проулкам, несколько раз пересекал открытые пространства между зданиями. Остановившись в полном изнеможении, я понял, что оказался в Кентиш-тауне. Дома вокруг были пусты; я не видел в окнах ни малейшего проблеска света, не слышал ни единого звука, помимо безумного стука собственной крови в ушах. Я присел на ступеньках ближайшего дома, но долго отдыхать не стал, опасаясь появления гигантского, лязгающего металлом преследователя. Я вновь тронулся в путь, пересек широкую улицу — Кэмден-роуд, решил я — и побрел дальше, теперь уже медленнее. Время от времени я останавливался и прислушивался. Меня никто не преследовал, но справа и чуть позади все еще полыхало зеленое сияние над Примроз-хиллом.
Когда над крышами Лондона начал заниматься ранний рассвет, я увидел, что очутился на незнакомых улицах. Видимо, решил я, это был Сток- Ньюингтон. Пошатываясь от усталости, я тащился вперед мимо захудалых лавок и убогих домишек. Фасад одного из домиков был разбит, дверь висела на одной петле. Я вошел и с радостью обнаружил кувшин с водой, однако еды в доме не было. Я выпил воду большими глотками, лег на потрепанный диван и заснул.
Спал я урывками, то и дело просыпаясь и выглядывая из разбитого окна. Боевых машин нигде не было видно, но раз или два я видел на мостовой и на стенах домов напротив какие-то быстро скользящие тени. Гораздо позднее я понял, что их отбрасывал летающий механизм, построенный захватчиками в целях передвижения в более плотной и непривычной для них атмосфере Земли. В кувшине оставалось несколько глотков воды; я допил воду перед тем, как субботней ночью снова отправился в путь, жалея, что воды было так мало.
Я шел на юг, время от времени останавливаясь, чтобы определить свое местонахождение. Судя по всему, я оказался где-то к востоку от Кингслэнд- роуд. Я с опаской пересекал улицы и содрогнулся, когда внезапно раздался человеческий голос.
Обернувшись, я увидел сгорбленную фигуру в отрепьях. Человек приблизился ко мне, и я смог разглядеть его в темноте: то был старик с грязным лицом, клочковатой седой бородой и горящими глазами.
— Думал, один я спасения сподобился, — просипел он. — Милосердие и благоволение Всевышнего, стало быть, пребывают и с тобою, брат мой.
— Милосердие Всевышнего? — удивленно повторил я вслед за ним: испытания последних дней никак не казались мне знаком небесного благоволения.
— Господни ангелы-разрушители покарали сей нечестивый град и огнем пылающим низвергли блудницу Вавилона, — продолжал старик. — Много лет читаю я Библию, внемлю пророчествам и проповедую недостойным. Судный день близится, брат мой, это точно. Мы с тобою, стало быть, во свидетельство спасены — воочию узрим, как судимы будут живые и мертвые по делам своим грешным.
Я спросил, видел ли он марсиан. Старик ответил, что в начале недели они рыскали по улицам, «души людские ловя на суд», но вот уже два дня он видел их лишь в отдалении. Он снова принялся уговаривать меня остаться с ним, но я решительно направился на юг. Я прошел несколько кварталов по восточной стороне Кингслэнд-роуд, повернул на запад и, обойдя обрушившийся дом, стал медленно и осторожно пробираться к Бейкер-стрит.
В полночь, приближаясь к Риджент-стрит, я увидел огни. Яркий свет был белым и никак не напоминал зеленое свечение марсианских механизмов. Ускоряя шаг, я заметил, что больше всего огней горело на Пикадилли. Не успел я подойти ближе, как в северной стороне что-то блеснуло, я уловил движение металлической башни — одной из боевых машин — и бросился к подвальной лестнице.
Там, страдая от холода и голода, я просидел до воскресного полудня. В покинутом людьми, порабощенном Лондоне стояла мертвая тишина. Я решился выбраться из своего убежища и, словно преследуемое животное — каким я и стал за эти дни — заторопился, поминутно озираясь, по Риджент-стрит и дальше на запад по Пикадилли.
Добравшись до Бейкер-стрит и не увидев никаких следов разрушений, я ощутил мимолетный прилив надежды. Я настороженно шагал по тротуару, готовый в любое мгновение броситься в бегство. Так я дошел до номера 221-6. Вокруг стояла тишина; знакомый дом показался мне затаившимся и чужим, будто я отсутствовал больше года. Я чуть ли не вполз вверх по лестнице и повернул круглую дверную ручку. Дверь была не заперта и тут же отворилась. Неверными шагами вошел я в гостиную — наконец-то я был дома.
Шерлок Холмс сидел в любимом кресле, неторопливо набивая вишневую трубку табаком из персидской туфли. Он поднял худое лицо и улыбнулся.
— Слава Богу, вы живы, — с трудом пробормотал я и упал в кресло напротив.
В мгновение ока мой друг оказался на ногах и налил мне солидную порцию бренди. Я принял стакан с благодарностью и стал медленными глотками пить живительный напиток.
— Вы все это время оставались здесь? — спросил я, когда он снова уселся.
— Отнюдь, дорогой Уотсон, — беззаботно ответил Холмс, словно мы лениво болтали о каких-то мелочах. — В воскресенье вечером, как только стало понятно, что бедствие распространяется из Серрэя в Лондон, я отвез миссис Хадсон на вокзал. Сперва я думал, что отправлю ее в Норфолк одну, но толпы, осаждавшие поезда, оказались весьма буйными. Поэтому я поехал вместе с нею в Донниторп, где она когда-то жила. Родственники, управляющие сейчас
