— Что же внизу тихо, прямо не пойму… не нравится мне это…
Он пошел в сторону, где лежал ослабевший Боромир. Голова ватажка покоилась на коленях сидящей тут же Купавы. Непоседа часто терял сознание, но сейчас был при памяти.
— Чародей! — Он закашлялся. — Хорошо, что ты пришел. Мой меч… Недавно изумруд вспыхнул, словно решил сжечь всю округу, и погас. Совсем. Наверное, ты должен знать.
Тарус не успел как следует обдумать услышанное, как с той же вестью прибежал Йэльм. Вишена не мог взять в толк, почему сам не заметил того же, но, верно, это произошло еще до того, как он пришел в себя после стычки с арбалетчиками и волками.
— Все, — объявил Тарус. — Теперь или никогда. Вишена! Славута! Йэльм! Хокан! Идем впятером. Обнажайте мечи!
— У меня секира, — улыбнулся дрегович, но улыбка вышла безрадостной.
Тарус поворотился к лежащему Непоседе.
— Извини, ватаг, что идем без тебя. Но ждать больше нет резона.
— Хей-я-а-а! — воскликнул Йэльм. — Давно пора, южанин! Чего ты мешкал до сих пор? Бой все рассудит, так было всегда и будет всегда.
Тарус с лязгом выдернул из ножен меч.
— Ошибаешься, дат. Не всегда так будет. И то, что мы добудем в руине по праву меча, может когда-нибудь отменить право меча, заменив его правом разума.
Йэльм поморщился, не понимая, зачем отменять право меча. Но возражать не стал. Потому что не поверил Тарусу, хотя тот умел убеждать.
У входа в Башню мялся с ноги на ногу Анча — остальные песиголовцы, гонимые вековым страхом перед Тенью, отошли от руины шагов на триста. Анче было не по себе — шерсть на мощном загривке стояла дыбом, а уши прижаты, ровно у щенка перед матерым кобелем, но он храбрился.
— Ар-р! Я пойду с вами, люди. Хоть мой род и бежал всю жизнь от Тени… может быть, я буду первым, кто не сбежит.
— Как знаешь, — сказал Тарус. — Держи меч под рукой. Хотя от Тени он вряд ли защитит.
И направился под арку. Вишена твердо ступал следом, окровавленный плащ плыл, невесомо шевелясь, за ним. Дальше стремительно шагал. Йэльм, воинственно задравший бороду, Славута с секирой наперевес, рядом с ним — Хокан с черным клинком. Решительный Анча. И — чуть позади — Омут, сжимая тяжелую свою булаву, Ларе, Похил, Озарич, Роксалан, Пристень… Настороженные Урхон с Гархом, пересилившие страх, рыжеволосый скальд Коек, силач Магнус, Богуслав, Гонта, дат-колдун Бролин…
Наверху остались только Купава с раненым Боромиром да две дюжины собакоголовых вокруг спящего Яра.
Вишена не оборачивался. Вниз вела спиральная лестница с выщербленными ступенями.
— Факелы! — сказал Тарус, узрев у спуска охапку обугленных с одного конца сучьев. — Зажигайте!
«Наверное, их оставил Яр, когда спускался сюда. Пригодились ему, не помешают и нам», — подумал Вишена, подхватывая из чьих-то рук пылающую ветку. Крутые ступени убегали вниз.
Пожарскому стало вдруг все равно, кто кроется внизу. Хоть печенег, хоть Тень, хоть тысяча чертей. Рядом шагали надежные друзья-побратимы, и те, в чьей верности и храбрости он не раз убеждался здесь, в Иллурии. Когда есть единство — их не остановить.
Изумруд на гарде медленно разгорался.
Лестница привела в темный сырой зал, ничем не нарушаемая тишина рвалась на части звуком шагов. Трещали факелы, изредка фыркая, когда в огонь с потолка падала случайная капля. Зал был пуст, единственный коридор уводил в сторону, кажется на юг.
Второй зал был посуше. В центре его высился большой камень с плоским верхом, похожий на гигантскую черепаху, а на камне стоял, поблескивая сине-фиолетовым, ларец.
— Это он! — сказал Йэльм. — Я уже держал его в руках! Хей-я! Мы пришли к цели!
Люди и песиголовцы, ощетинившись сталью, оглядывались в поисках врага. Но больше в зале никого не было. Изумруды на гардах и руны мечей Таруса и Хокана горели ровным чистым огнем, словно успокаивая: ничего злого рядом нет, есть только что-то чужое.
— Эй, поглядите!
Ларе подцепил мечом какое-то черное полотнище.
— Да это кондотьерский плащ! — узнал Хокан. — Черный!
— Плащ печенега? — спросил Озарич.
Тарус пожал плечами:
— А чей же еще?
— Значит, он мертв?
Тарус пожал плечами:
— Не обязательно. Но в этом Мире его больше нет, это точно.
— А Тень?
