Слава.
– Меня не интересует, как зовут мальчика, меня интересуют его имя, фамилия и отчество, – уточнил Ковалев. – Он немой? – это была не издевка, а серьезный вопрос, уточнение. Бывало всякое.
– Н-нет… – Марк Захарович растерялся. – Славик…
– Вячеслав Игоревич Аристов, – тихо, но отчетливо сказал мальчишка, на секунду подняв глаза.
Ковалев вписал данные, потом – даты рождения. Ройтмановичу оказалось тридцать восемь лет, мальчишке, как врач и предполагал, – двенадцать. И они точно не бедствовали особо. Среди последнего потока беженцев сорокалетние мужчины походили на стариков, двенадцатилетние дети тянули на больных дистрофией тридцатилетних карликов…
– Ваша профессия, – кивнул Ковалев Ройтмановичу, который опять принял позу собственного бюста.
– Я скрипач. Лауреат…
– Во мудак, – отчетливо сказали за столиком. Ковалев недовольно покосился туда. «Если эти двое сейчас бросятся на скрипача, мне их не отогнать», – подумал он. Но витязи наблюдали происходящее с живым интересом, как спектакль.
– Я спросил о профессии, – прервал Ковалев начавшееся было перечисление титулов.
– Но… э… скрипач – это и есть…
– Ясно, профессии у вас нет, – кивнул Ковалев.
Само по себе это было неудивительно. Если не забывать о массе менеджеров, брокеров и хакеров, которая заполонила Россию перед войной. Но ведь и в настоящее время, не так давно, в поселке появился депутат Государственной Думы, который считал, что «депутат» – это профессия, пытался организовать «представительный орган» и требовал, чтобы спасли его семью. Какого хрена он не пытался спасти ее сам – никто так и не понял, а объяснений получить не удалось, так как в порядке межфракционной борьбы надоевшего всем придурка повесили, а потом переработали на фосфаты. Пытавшийся выкаблучиваться «известный модельер» оказался намного более приятным человеком и, слегка войдя в контакт с реальностью, стал просто незаменим на поприще еле-еле появившейся хиленькой текстильной промышленности. Ну а забредший в поселок с десятком спасенных им детишек и чудом оправившийся от лучевой болезни капитан-американец Сандерс из «сил ООН» вообще был отличным парнем, и, когда он погиб в бою с бандой месяц назад, его оплакивал весь поселок.
– Но я лауреат… – снова начал скрипач.
Ковалев поднял руку:
– Это меня не интересует. Кем приходится вам мальчик?
– Он мой лучший ученик… мы из Смоленска…
Врач поглядел несколько мягче. Неужели спас мальчишку? Что ж, было и такое. Были родители, которые съедали своих детей. А были совершенно посторонние люди, отдававшие здоровье, силы, жизнь – чтобы выжили чужие дети. Ковалев навидался и того, и другого. И давно перестал рассуждать о «роде человеческом», предпочитая говорить о конкретных его представителях в каждом случае.
Ройтманович продолжал:
– Мы были на концерте, когда началось ЭТО… и спрятались в подвале супермаркета… Рядом с концертным залом… Было ужасно!!! Мы оттуда не выходили, пока… – он замялся.
Сочувствие отхлынуло.
А, ну конечно, ясно. Они два года просидели в подвале, жрали консервы, пили воду из баллонов, а когда продукты кончились – выползли наверх посмотреть, не навел ли законно избранный президент порядок. Если не президент, то им и ООН сгодилась бы. Но наверху оказалось страшно. Кто бы мог подумать?! Президент поджарился под Кремлем (там теперь довольно мерзкое бурлящее озеро). ООН гикнулась вместе с «мировым культурным пространством». И эти двое рванули искать тех, кому пригодятся их чуткие музыкальные души.
Но вот почему они ДОШЛИ СЮДА – это был еще тот вопрос.
Суворовское училище полгода назад не дошло. Держали оборону в комплексе, потом, когда вместе с вымирающими агрессивными офисно-хомячными массами и остатками оккупационных войск схлынула волна первых побоищ, вышли. Две сотни парней, четыре десятка преподавателей и инструкторов, около сотни детей и женщин. Дети и женщины дошли почти все. А ребята и мужики… ну как бы иначе смогли дойти женщины и дети? Там-то все понятно.
Ведь миллионы погибли. Десятки миллионов. Сто?ящие мужики, самоотверженные женщины. Дети – вообще ни в чем не виноватые, ни в каких наших грехах, многие даже не поняли, наверное, что происходит и за что им все это. Ковалеву вспомнилась заносимая серым радиоактивным снегом колонна беженцев на раскисшей дороге, пустые поля по сторонам (только справа стояли два брошенных «Абрамса», и около них возились несколько человек), и на обочине – десятка три мальчишек и девчонок, лет по 5–12. Они ползали на четвереньках и что-то выкапывали из земли. Морковь, что ли, какую-то… А люди шли мимо и смотрели. Многие вели своих детей. Ковалев тогда еще не был в городе и ничего не знал про базу РА. И тоже прошел мимо. Один мальчишка – в модной куртке – пошел рядом и, тыча врачу мобильник, говорил уныло и монотонно: «Дядь, поесть… дядь, поесть…» На дрожащих руках у него уже видны были язвы от лучевки. Потом отстал. Ковалев не выдержал, оглянулся и увидел, что мальчишка сидит на обочине.
