– Кстати, – смеявшийся вместе со всеми Воженкин кивнул Сипягину, – у вас-то фамилия тоже подходящая. Был такой министр при последнем императоре – Сипягин, кажется? – Доцент кивнул, не поднимая глаз, – похоже, он все еще улыбался. – Это мне будет нелегко… – И вдруг посерьезнел: – Вы вот как хотите, а я лично, если ему придет в голову такая мысль… в общем, я его поддержу. Не вижу причин не поддержать, знаете ли.
Сипягин поднял внимательные глаза:
– Хм. Название «Империя»… э… несколько, мне кажется… как бы… не соотносится с декларируемыми нами политическими и экономическими постулатами нового мира…
– Почему? – тихо, резко и коротко спросил Воженкин.
Ответом было общее изумленное молчание.
– Э… знаете ли… я… – Сипягин вдруг усмехнулся и признался: – Если честно – я не знаю. Да, действительно – никакого реального несоответствия… нет. Возможно, эта моя неприязнь – всего лишь атавизм. И как знать – может быть, вы правы. Но, мне кажется, пока речь об этом не идет?
– Не идет, – подтвердил Воженкин. – Какая там империя, если… а! – Он досадливо и с горечью махнул рукой. – Кстати, что там с вашей прошлой инициативой? – Он кивнул Захаркиной, единственной женщине среди присутствующих.
Еще молодая, очень красивая, хотя и с короткой стрижкой, Захаркина чуть откинулась назад, на спинку стула.
– В общем-то, я ее уже двинула в массы, как раньше говорилось, – сообщила она буднично. – Половцева с охотой за это взялась. Думаю, что и слушать ее будут охотно – и не только девчонки. Но стоит все-таки подождать, такие вещи можно подсказать сверху, но никогда не стоит навязывать.
Воженкин кивнул. Отодвинул по столу, потом убрал в карман блокнот, кивнул снова, поднимаясь:
– Таким образом, повестка на сегодня у нас исчерпана. Товарищи…
Поднявшиеся витязи молча вскинули вверх правые руки. Пламя в чаше, дотоле ровно горевшее, словно бы ожило, выросло, взметнулось вслед за ними, почти соприкоснувшимися кончиками пальцев над столом.
– Именем Огня, – сказал Воженкин. – Помни.
– Во имя Огня, – был тихий четырехголосый ответ.
И даже скептическое обычно лицо Сипягина было спокойным и сосредоточенным. Тем не менее он, перед тем как выйти, пробормотал самому себе:
– Да… это будет очень странный мир… – но тут же добавил еще тише: – А может быть, странным был тот, который ушел?
Он тряхнул головой, заложил большие пальцы за ремни револьверных перевязей и шагнул в коридор.
Ленка Половцева – с мужем (так они отрекомендовались) Денисом и совсем мелким, года не было, сыном Сашкой появилась в поселке не так уж давно, но быстро «выдвинулась» на сложнейшей, изматывающей работе – с детьми и подростками. В Круг ее пока не брали, да она вроде бы и не очень стремилась. Лет Ленке было не больше двадцати, хотя выглядела она постарше – но все равно, Сашке она нравилась, если честно. Веселая, решительная, быстрая… Иногда он думал, что, не будь у нее мужа, он, Сашка, запросто женился бы на ней сам – а что? Не такая уж большая разница в годах-то… Поэтому недовольство в голосе у него, когда он ответил «ну что?» на ее оклик, было скорей наигранным. Застегнув куртку наглухо, он надвинул капюшон, натянул перчатки и стал ждать, пока спешащая Ленка доберется до него через сугроб.
Получалось это у нее ловко. Теплая легкая бекеша (не куртка, а именно бекеша недавней местной выделки) Ленки была строго перечеркнута ремнями – плечевым, с офицерской сумкой, и поясным, на нем висела рыжая кобура со старым «парабеллумом», настоящим фашистским, со свастикой на рукоятке. На правом рукаве ярко цвел черно-желто-белый шеврон, ниже – новенькая эмблема Хадарнави, поражающего Ангро Манью, далеко не у всех дружинников такие имелись пока. Ушанка – «уши» шапки были связаны на затылке, чтобы прикрыть уши настоящие, хозяйские, – сидела на голове, как влитая. Ватные штаны почти не портили фигуру и были аккуратно забраны в черные легкие чесанки, подшитые кожей. Кожаные перчатки на меху болтались на подшитых к рукавам резинках. Если бы Сашка не знал совершенно точно, что Ленка почти каждый день бывает «в поле», то решил бы, что она не вылезает из кабинета, честное слово.
– Оп. – Она сделала последний прыжок и, отряхнув от снега коленку, встала перед Шевчуком. – Добралась… Мне мальчишки сказали, что ты у Сергейчука, я туда – а тебя там уже нет… Саш, ты мороженое любишь?
– Люблю… – ошарашенно ответил Сашка. И даже посмотрел на руки Ленки – словно ожидал в них увидеть по «Бодрой корове». Конечно, там ничего не было, и Шевчук немного разозлился: – А что? У тебя аппарат завелся?
– Нет, – призналась Половцева. – Просто принцип такой… психологический. Если хочешь начать серьезный разговор, ошарашь собеседника каким- нибудь неожиданным вопросом.
– Половцева, – Сашка уже начал злиться сильно, – ты что, нафталином на складе обнюхалась?
– Не сердись. – Ленка положила руку на плечо кадета. – Разговор-то правда серьезный. И учти – у меня санкции Круга.
Сашка забеспокоился. Буркнул хмуро, тряхнув плечом:
– Говори давай… Что случилось?
– Ты, Саш, хорошо умеешь младшими командовать, – серьезно начала Ленка. – Я много раз замечала. И по делу, и не ручки на груди сложа, и без лишнего гавка.
