Чтобы каждый Брат сумел заняться делом,
Пусть
Нам светит Волчье Солнце – круглая луна…
Где-то недалеко от Нерчинска. Начало Безвременья
Бронепоезд стоял на границе уже два часа и должен был стоять еще не меньше шести часов.
Словно бы предупреждая едущих о том, что путь дальше закрыт, жуткий буран за прошлые сутки превратил железную дорогу на несколько километров вперед в сугроб, смешанный со стволами поваленных деревьев. Сейчас через него медленно, но уверенно прорубалась дрезина-кран с местным экипажем.
А дальше начинались Ничьи Земли. Их так и называли. Известно было, например, что Чита уничтожена начисто и там до сих пор смертельная радиация. Позади же осталось меньше четверти пути. Причем это была наиболее безопасная и легкая четверть.
Тем не менее станция была живой. В ледяном воздухе (термометр на здании показывал «-41»), освещенный ярким прожектором, трепетал черно- желто-белый флаг. Остаток вывески над входом гласил что-то про «…ерное», но ниже было написано – не наспех, а очень четкими, ясными буквами, обстоятельно так: «КОЛХОЗ ИМЕНИ ГЕНЕРАЛА ЛИ».
Романов видел это из окна своего купе – вагон остановился прямо напротив входа в станцию. Последние четыре часа, с самого подъема, он работал со взятыми в дорогу и бесконечными (временами казалось, что они вообще размножаются по ночам!) бумагами, пытался «вылизать» речь для будущего выступления перед «европейскими» витязями и слегка отупел. Поэтому он несколько минут бездумно разглядывал эту вывеску, пока наконец не понял, что именно читает.
– Да ну к черту, – вырвалось у него. Устроившаяся напротив со списками продуктов Есения подняла голову:
– А?
– Кто такой генерал Ли? – Романов придвинулся к окну. – В честь нашего Хегая, пусть ему будет хорошая Дорога, назвали, что ли? Так он не генерал…
– Ты о чем вообще? – Есения отложила бумаги, потянулась, тоже посмотрела в окно. – Колхоз имени генерала Ли… И что?
– Да ничего… – Романов встал, начал одеваться. – Я прогуляюсь немного. Пойдешь?
– Нет! – Есения передернула плечами и даже подалась в угол поглубже, словно Романов ее оттуда выволакивал силой. – И ты не ходи. Спроси у местных, что за название, если уж так приперло…
– Разомнусь, – покачал головой Романов. – Я уже не соображаю ничего. А ты дальше сиди и грей попу, лентяйка.
С этими историческими словами Романов покинул купе…
В коридоре Жарко разговаривал с Ирхиным – витязем, отвечавшим за пограничный район. Ирхин был недоволен – рослый, черноусый, он и от природы- то выглядел хмуро, а Романову прямо сказал, что он голосовал против всей этой поездки и сейчас настроен против нее. Начальник Разведывательного Управления, как всегда, был ироничен и внешне рассеян, длинные волосы зажаты в «хвост» серебряной трубочкой с гравировкой в «растительном стиле», – и Романов подумал еще раз, какие разные люди собрались вокруг него и идеи Новой России.
– Я пройдусь, – сказал Романов, ответив на приветствия. – Не надо никого за мной посылать! – заранее повысил он голос, но Жарко непробиваемо ответил:
– Не будь идиотом, – и немедленно нажал кнопку возле двери их с Русаковым купе.
Романов смолчал – что он мог сказать?..
Снаружи было привычно холодно, вдоль вагонов свистел, с шорохом обтекая серую броню, ледяной ветер. Около ступеней вагона прохаживались двое преображенских гвардейцев и дружинник Ирхина – белую ушанку перечеркивала красная лента с черной оскаленной мордой рыси. Насколько помнил Романов, до Безвременья Ирхин был старшим лесничим и изначально в РА не входил, был найден Белосельским и очень искусно руководил пограничными боями с бандами, пытавшимися вырваться вместе с беженцами из зоны заражения.
Около вагонов мельтешил народ – разминался после сидения под броней. От второго вагона подбежал Максим Балабанов, и Романов понял, что как минимум он будет его, Романова, сопровождать. «Как минимум» – потому что вокруг материализовались несколько семеновцев. Видно было: они настроены погулять, почему нет?
Романов мысленно выругался и спросил Максима сердито:
– Ты почему вообще во Владике с Игнатом не остался? Детский сад набрали…
Максим, кажется, на самом деле обиделся – посмотрел хмуро и промолчал. Романову стало неловко, он про себя ругнулся снова и пошел ко входу в станционное здание. И тут около вагона с генератором неожиданно раздался посвист рожка, и молодой голос начал задорно выкрикивать, словно бы наперекор дневной ночи, ледяной стуже и метельному ветру:
