Герои исландской «Саги о Вельсунгах» Сигмунд и его сын Синфьотли натыкаются в лесу на избушку, где спят два королевича. На стенах висят волчьи шкуры, которые хозяева снимают с себя каждые десять дней. Сигмунд с сыном надевают шкуры и тут же, став волками, начинают рыскать по лесу. Несомненно, здесь описаны традиции лесных братств. Сигмунд и Синфьотли договариваются о том, как будут помогать друг другу, а потом ссорятся и грызутся. Читателю кажется, что общаются два человека, но на самом деле автор передает язык волков, как он его себе представляет.
Допустим, члены братств подражали волкам и, обрядившись в шкуру, на время зверели под воздействием наркотических травок вроде тех, что собирал Мерис у Вергилия. Возврат в исходное состояние не должен был составлять труда: свобода воли лежит в основе таких превращений. Королевичи запросто скидывают шкуры с плеч, а вот Сигмунд и Синфьотли освободиться от них не могут. Возможно, они не знают подходящих слов, но тогда это колдовской ритуал, а не простая условность, и одной шкуры и травок недостаточно. В другом месте саги есть указание на «волшебство и чародейство», вызвавшие к жизни оборотня — волчицу и мать конунга Сиггейра.
Неистовые берсерки, состоявшие на службе у норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого, оборотнями, скорее всего, не являлись. Носили ли они на себе медвежьи шкуры или бегали голышом (Ьег может означать как «медведь», так и «голый», a serkr означает «шкура, шелк, ткань»), никто не называл их настоящими медведями. Имели место впадение в ярость, проявление феноменальных способностей — мощи, выносливости, но не замена человека зверем.
Были среди них и те, кто надевал волчью шкуру: «Те берсерки, что назывались волкоподобными (ulfhednir), облачались в волчьи шкуры поверх одежды» («Сага о людях из Озерной Долины»). Поверх одежды! То есть превращение в волка не предполагалось. В древнескандинавских именах частица «ульф» играет ту же роль, что «ку» у ирландцев. Правда, в число предков некоего Бьерна из «Саги о Херде и островитянах» входили не только те, кто носил волчью шкуру (Ulfhe5in) и был волкоподобным (Ulfliamr), но и волк (Ш) с оборотнем (Ulfhamr).
К оборотню предположительно относилось другое слово из древнескандинавского лексикона — vargr, имевшее два значения: прямое — «волк» и переносное — «безбожник, злодей». Именно оно оказалось связано с европейскими наименованиями сначала волков (с XI в.), а затем и оборотней
Кого характеризовали этим словом, в точности неизвестно. Не верящим в оборотней хочется видеть в их скандинавских прототипах очередных изгоев, сумасшедших, одержимых и т. п. Даже скрывающиеся в лесу Вельсунги надевают шкуры лишь для того, чтобы пробудить в душе мстительность.
Но многократными упоминаниями чародейства как главного средства для превращения в волков пренебрегать нельзя. Приводя негативную оценку колдовства Снорри Стурлусоном, В.Я. Петрухин пишет: «Это не приговор писателя-христианина: колдовство, как и оборотничество, не считалось занятием, достойным даже языческого бога; это был скорее удел нечистой силы и ведьм». Должны ли мы причислять к нечистой силе вещего певца Бояна, рыскающего серым волком по земле и сизым соколом в небесах? Или богатыря Волха Всеславьевича, научившегося в детстве оборачиваться ясным соколом, серым волком и гнедым туром — золотые рога? Или удалого молодца, который убегая от Горя, падает на землю серым волком: «Стал добрый молодец серым волком поскакивать, а Горюшко вслед собакою»?
В наше время чуть ли не доказано, что древние славяне были привержены ведовству и волхвованию гораздо менее варягов и германцев, не говоря уж о финно-угорских народах. Откуда же такая снисходительность к оборотням? Хотя бога Одина сопровождают два волка, для скандинавов волк — враждебное, демоническое существо, и того же Одина убьет именно волк. У славян же волчьих пастырей полным-полно. В их число включили даже Егория Храброго (Георгия Победоносца). Ни человеку, ни животному, назначенному Егорием на съедение волку, не избежать своей доли. Волк ни одной твари не удушит без Божьего соизволения, и, конечно, надо это удушение приветствовать. А у хорутан волчий пастырь выглядит либо как старый дед, либо как волк, самолично расправляющийся с деревенским стадом. В общем, действуют те же правила, что у греков с римлянами, а оборотню дается поблажка.
Интересный случай рассказывает Элиаде. В XVII в., когда занятия колдовством, мягко говоря, не поощрялись, один пожилой литовец признался в оборотничестве. Но только он был добрым оборотнем, оборотнем-христианином, который боролся с дьяволом и его прислужниками — колдунами. Волки- оборотни, по уверению старика, спускались в царство мертвых, чтобы вернуть оттуда добро (в том числе скотину), украденное у людей злыми демонами. Иными словами, сам воруй, но другим не позволяй!
Оборотни кельтов и бретонцев
Двусмысленная ситуация складывается. Не знаю, как ты, читатель, а я пребываю в некоторой растерянности. Является ли существо, умеющее обращаться в зверя, в полном смысле слова человеком? А может, это волк или кто иной, выдающий себя за волка? Посмотрим, не отыщется ли что-нибудь новенького в Англии, Ирландии и Бретани.
