В законах Альфреда Великого людьми с «волчьими головами» называли преступников и отщепенцев — аргумент в пользу гипотезы о вредителях, уподобленных волкам. Кнут Великий в одном из документов употребил слово «оборотень», заменив им евангельского волка, не щадящего овец. Указ архиепископа Йоркского в 766 г. запрещал христианам употреблять в пищу мясо животных, убитых волками. И никакой радости, никакого довольства!
С другой стороны, мы вновь наблюдаем почетное сравнение человека с волком, причем сравнивали не кого-нибудь, а епископов, носивших имя Вульфстан. Вульфстан II, возглавлявший лондонскую епархию в начале XI в., так и вовсе подписывал свои письма титулом «Lupus Episcopus» (Епископ Волк). Возможно, мода на «волчьи» имена была занесена в Англию саксами и датчанами. Ирландцы же именовали себя «псами». Для нас собака — близкий родственник волка, но средневековому человеку, мыслящему категориями символов, она представлялась тварью иного рода. Вряд ли доминиканцев прозвали бы Волками Господа. Одного из норманнских завоевателей Уэльса — Гуго д’Авранша — враждующие с ним валлийцы дразнили Волком, а свои вассалы панибратски величали Толстым. Имя Толстый подразумевало некую крепость тела, а не размеры живота, кличка же Волк считалась обидной.
Святой Патрик превратил в волка валлийца Ве-ретикуса, славящегося своей жестокостью, именно за сходство его манер с волчьими (легенда, записанная Гиральдом Камбрийским в XII в.). А святой Наталий Ольстерский в бытность настоятелем монастыря предал проклятию целый ирландский род, представители каждого поколения которого в течение семи лет бродили по лесам и болотам в обличье волков. Герой повести «Мат, сын Матонви» («Мабиногион») наказывает своих племянников Гвидиона и Гилфайтви тем, что превращает их на год в оленя и олениху, затем в кабана и дикую свинью и, наконец, в волка и волчицу. Родившимся у них детенышам он возвращает человеческий вид и награждает именами Олененок, Поросенок, Волчонок.
Оборотней кельты не любили, но сам волк считался у них животным благородным. Волков пасли и воспитывали многие герои и святые. Херве, сын поэта Киварниона, поселившегося в Бретани, был слеп от рождения, а передвигаться ему помогал волк, обращенный им в христианство! Последняя деталь — очередной пример избыточного благочестия, балансирующего на грани с ересью. Раз зверь сделался христианином, не был ли он одновременно человеком? В другой раз Херве приручил дикого волка, заставив его пахать землю вместо убитого им осла, жить на ферме с овцами и козами и питаться сеном и травой. Зажив такой жизнью, волк, полагаю, утратил все свое благородство.
Святые так над волками не издевались. Святой Мо-луа учредил ежегодный праздник в их честь, а святой Ронан Молчальник, чьи мощи хранятся в бретонском селе Локронан, однажды убедил волка вернуть похищенную овцу крестьянину (ср. с поведением волчьих пастырей у славян). Восхищенный крестьянин поступил в ученики к Ронану и зачастил в его лесную хижину. Поговаривали, что туда же заходил побеседовать лишившийся обеда волк, грустный и присмиревший. Эдемская идиллия продлилась недолго. Взбунтовалась жена крестьянина, с головой погруженная в заботы суетного века. Не разобравшись, где волк, а где святой, она обвинила Ронана в краже овцы. Король Градлон устроил облаву на оборотня, но святой усмирил собак и устыдил склочную женщину.
О том, что оборотни водились на Британских островах, свидетельствуют в один голос Гервазий Тильсберийский и Гиральд Камбрийский. Гервазий называет английских оборотней wer-wlf и, как ни странно, на скандинавских изгоев не ссылается, а трактует это словосочетание просто: wer значит «человек», a wlf — «волк». Этот автор первым обратил внимание на зависимость волков-оборотней от полной луны.
Гиральд в «Топографии Ирландии» повествует о священнике, заночевавшем в лесу, где он встретился с говорящим волком. Волк принадлежал к тому самому роду, что был проклят Наталием Ольстерским. Он попросил священника причастить свою умирающую подругу в обличье волчицы, и тот подчинился не столько из жалости, сколько из страха. Благодарный волк указал ему дорогу из леса и на прощание, возомнив себя безумцем, изрек пророчество о судьбах Ирландии.
«Бог предназначил человека для спасения мира, и в данном случае Бог же, чтобы показать свою силу и отправить справедливую кару, превратил его в волка», — считает Гиральд. Казалось бы, все ясно — превращение совершил Бог, а не дьявол. Но следом автор задается волнующим нас вопросом: «Считать ли такое животное зверем или человеком?» Четкого ответа Гиральд не находит и вновь склоняется к мысли о дьявольском обмане. Со ссылкой на Августина он говорит об «усыплении чувств», «странных видениях», «колдовских чарах», которые не позволяют допустить изменение природы с человеческой на звериную. Тут же цитируются слова Августина о живущих на востоке уродах, вследствие своей разумности могущих быть признанными людьми. Но ведь внешний облик уродов метаморфозы не претерпел — они такими родились на свет Божий. Над мучительным вопросом о звере и человеке писатели и историки будут биться несколько веков, пока, наконец, не выяснится, что разницы в сущности никакой и нет.
Вплоть до XIX столетия в отношении к волкам-оборотням преобладали две линии: светская, отстаивающая человечность оборотня, и народная, подчеркивающая его животность и даже чудовищность. Их слияние произошло в Бретани.
Первая линия представлена несколькими лэ — стихотворными повествовательными произведениями. В XII–XIII вв. лэ распространились по всей Северной Европе, наряду с рыцарскими романами заложив основу куртуазной литературы. Часть героев лэ изначально являются оборотнями, причем оборотничество преподносится не как результат проклятия или колдовства, а как естественное, в чем-то даже полезное состояние. Неестественно лишь оставаться волком постоянно, а именно это происходит с беднягами, обманутыми своими женами — изменницами. В других лэ действуют мачехи-ведьмы,
