он, как был, простоволосый и не по чину одетый, прилетел к Дмитрию Ивановичу, неведомо как и зачем прихватив с собой дьякона.
– Ключник твой того, – холодно отвечал Донской, – поперву согрешил, потом на Николу обиду затаил, до смертоубийства доведшую, а потом и умом тронулся.
– Как так смертоубийство?! Не напраслина ли? Не хула ли? – подался вперед владыка.
– Сам признался! – прорычал Дмитрий Иванович.
– Исповедаться ему надобно бы, – твердо произнес священнослужитель. – Чай, на душу дьявол позарился.
– В порубе пусть посидит, а утром и исповедается. Перед казнью.
Еще раз молча перекрестившись, Киприан, бросив холодный взгляд на Булыцкого, вновь поклонился князю.
– Ты, князь, ума лишенного не мучь, да мне отдай. Вернем в Троицкий монастырь; там есть кому за душу заблудшую помолиться.
– Отмолит Сергий душу грешную, – негромко поддакнул Феофан.
– Знаешь, за смертоубийство что положено? – не обращая внимания на реплику, нахмурился князь.
– А кто ведает, что душегуб – Тимоха?
– Сам признался.
– Мож, грех чужой на себя взял?
– Тронулся из-за чего тогда, раз невиновен?
– Дьявола то игрища. Не может быть такого, чтобы Божий человек, и вдруг – душегуб!
– А вот и узнаем, – холодно, как бы давая понять, что разговор окончен, бросил Великий князь Московский. – Так знаешь или нет – за смертоубийство что?
– Знаю, князь, – спокойно отвечал владыка. – Да только Божий суд поверней людского будет. Вон, волею Господней разума лишился бедолага. Почто его мучишь? Над юродивым потешаться, все одно, что Богу оскорбление сделать.
– В поруб его! – рявкнул оторопевшим от такого поворота событий стражникам Дмитрий Иванович. – Коли и впрямь Бог покарал, так поутру и узнаем. А коли, скоморохам подобно, морду под припадка маской сховал, так к утру и очухается! – Киприан ничего не ответил, но лишь, перекрестившись, молча поклонился и, бросив очередной холодный взгляд на Булыцкого, удалился. Вслед за ним засеменил и Феофан.
– Недруга завел, что ли? – Когда крики полоумного стихли, Дмитрий Иванович тяжко опустился на лавку, жестом приглашая гостей последовать его примеру. – Знаю, знаю все, – хмуро поглядел на ошарашенных товарищей. – Феофан рассказал про визит ваш. Мол, явились, да под видом омовения убиенного тело так и сяк разглядывали. К митрополиту поперву, ну. А потом, вдвоем – ко мне. Чего искали-то? – посмотрел он сначала на преподавателя, а затем и на Милована.
– Зипун Никола отдал свой нищему, а по нему и спутали душегубы горемычного. По прорехе на спине обознались, а когда поняли, что не того на нож посадили, так и поздно стало.
– Думаешь, ключник? – зло сверкнув глазами, поинтересовался Дмитрий Донской.
– Неумеючи били, – задумчиво прогудел дружинник. – Я бы одним ударом.
– Тимоха, значит, умом раз тронулся, – подытожил муж. – До утра в порубе посидит, там, глядишь, и разговорчивей станет.
– Мы с Милованом пока с монастыря Троицкого шли, где он был?
– А мне почем знать?
– Может, Киприану ведомо… Или, может, Феофану? Их человек.
– Может, и по-твоему. Поутру узнаем.
– С Твердом что?
– О чем ты?
– О том, что, молвят, беда стряслась с ним, оттого и в монастырь Троицкий пошел.
– Долг у меня перед ним, – не стал томить товарищей Дмитрий Иванович. – Руку отдал, мой живот спасая; родней на крови сделался в сече последней. А к Сергию свернул, потому как и не надеялись, что выживет. Уж и в горячке метаться начал. Исповедаться повезли. Твоими настоями отхаживали, Никола. Выходили, – улыбнулся князь. – Хорош был муж, да теперь – никто. Ему хоть бы дачу, а хоть бы и придачу, да все попусту; не приучен к земле. Знать не знает, что с ней и делать-то. Пропадет ведь. Бражничать начнет да грехами небо коптить. И смерду не лепо это, а родичу князеву – так и тем паче. И себя сгубит, и Алену, – вздохнув, продолжал Донской. – Мое то решение было, – грохнув по лавке, да так, что товарищи и подпрыгнули на местах своих, подытожил Донской. – Хоть и не родня я тебе, Никола, да все равно порешал, что так быть. На кого если обиду держать за дела эти, так на меня.
– Не за что мне обиду держать на тебя, – негромко, но твердо отвечал Николай Сергеевич. – Мое дело – малое, а за твоими плечами – Русь Московская. Видней тебе: что да как верно, – Дмитрий Иванович в ответ лишь кивнул. – А я как служил тебе да Руси верой и правдой, так и буду. Дозволь