Они проговорили до вечера. О разном. Смеялись, пили вино, вежливо обходили неудобную тему будущего, подробно вникали в мелочи бытия Хранителей Времени…
Вернулись Ной и Сим, женщины приготовили ужин, за которым всем тоже было весело, и не нашлось места больше ни одной серьезной теме. Но Хранитель и Смотритель понимающе переглядывались, как бы продолжая безмолвный диалог о Времени — самой великой и бесконечной среде, в которой обитает столько всего — большого и малого, масштабного и ничтожного, что и разговоры эти заумные, и непомерно длинные шумерские жизни, и даже всемирный потоп…
(о котором знал Смотритель и догадывался Хранитель)…
не что иное, как просто щепки, плывущие по реке с разной скоростью.
А утром в комнату Смотрителя постучался Ной:
— Проснулся? Можно к тебе?
Смотритель только встал и, как часто поутру после долгого застолья, пока еще был маловнятен и рассеян.
— Я вот что… — Ной тоже был маловнятен, — знаешь… решил тебе рассказать…
— О чем? — поинтересовался Смотритель, смутно догадываясь.
— Мне Хранитель вчера сказал, что ты уже все вспомнил и теперь снова вроде как полноценный Хранитель Времени.
— Да. Спасибо ему. Он сильно помог.
— Еще он сказал, что ты много чего знаешь, даже больше, чем он.
— Каждый из нас знает что-то такое, что неведомо другим.
— А ты не уйдешь? — вдруг выпалил Ной.
— С чего это ты? И куда мне идти?
— Вы же, Хранители, никогда на одном месте подолгу не остаетесь. Теперь, когда ты все вспомнил, ты, конечно, можешь идти, если тебе нужно, но…
— Ной, дорогой друг, я вспомнил далеко не все из того, что должен вспомнить. Мне тебя еще мучить и мучить расспросами, если ты не возражаешь.
— Я? Нет! Ты что! Оставайся, конечно. Я за этим и пришел — попросить тебя остаться.
— Спасибо, Ной. Я останусь. Настолько, насколько пожелаешь.
— Хорошо. — Ной удовлетворился результатом короткого разговора, и его мысль тотчас перескочила на другую тему. — Хранителям можно доверять секреты. Вы — самые надежные люди. А творческому человеку, сам понимаешь, охота похвастаться своими творениями, пусть даже незавершенными.
— Это ты к чему?
— Я вчера, когда ты после ужина ушел, еще поговорил с тем Хранителем о том, о сем, и он мне сказал… ну, ты знаешь, как это обычно у вас принято — ничего не говорить прямо, все околичностями, так вот, он сказал, что мое время наполнено чем-то очень занимательным и интересным. И это интересное заполняет все мои мысли и является целью жизни.
— Это хорошо, — максимально нейтрально прокомментировал Смотритель.
Ему стало любопытно. Показалось: он — где-то рядом с тем, ради чего торчит здесь, — пусть даже в почетной роли Хранителя Времени.
— Хорошо, правда. Но я никак не отреагировал на его слова. Спасибо, говорю, Хранитель, уже поздно, может, останешься переночевать? А он говорит: нет, пойду, пора мне, у тебя есть другой. То есть ты, Гай. И ушел.
— Жаль. Мне было легко с ним.
— Но я тогда подумал: раз у меня дома уже живет один Хранитель… давно живет… а другой только зашел и сразу сказал такое… значит, ты уже знаешь то же самое, что он сказал, только не говоришь вслух. Так?
— Чего не говорю? — Смотритель искренне не понимал спотыкающегося о слова Ноя.
— Нехорошо это, думаю, — решился Ной, — не буду больше скрывать от тебя ничего. Пойдем покажу.
Как Смотритель и предполагал, они дошли до той самой двери, за которую его вежливо не звали, но именно за ней Ной часто и подолгу пропадал, когда бывал дома.
Ной взялся за ручку и, прежде чем открыть, сказал:
— Еще раз извини. Мне следовало показать тебе
— Правда, — согласился Смотритель, потому что со сказанным трудно было спорить.
Оказывается, не англичане придумали эту пословицу.
Дверь оказалась тяжелее, чем выглядела — широкая, деревянная, с тяжелым и сложным запором, на мощных петлях, она открылась солидно, без скрипа, и захлопнулась за вошедшими так же — серьезно и грузно, Смотритель и Ной оказались в темном просторном помещении с низким потолком и обитыми деревом стенами. На потолке горела висячая тусклая лампа, ничего не освещавшая, а скорее, просто обозначавшая светом свое присутствие.
