Прежде чем резать вены и пускать кровь, следовало проверить: цел ли пузырь и нельзя ли применить его содержимое в качестве сепии…
(для ее приготовления, что Смотритель знал, использовали как раз моллюсков)…
с помощью коей в прошлом Смотрителя и будущем Ноя написано было немало — художниками чаще всего.
Сим долго вспоминал…
(это с похмелья-то)…
куда он задевал пузырь с жидкостью, вспомнил в итоге, сам отыскал в доме, выдал Гаю, спросил заинтересованно:
— Зачем тебе?
— Письмо стану писать.
— Кому?
— Кому дойдет, — туманно отговорился Смотритель.
— А кому дойдет? — не отставал Сим.
— Кому донесете.
— Кто донесет?
Люди с похмелья занудны и неотвязны.
— Ты и донесешь, — отрезал Смотритель. — Отвяжись от меня, Сим, займись чем-нибудь. А мне надо подумать о Времени и записать все, что я о нем надумаю…
Сказано было красиво. И главное, убедительно. Сим немедленно отвязался и ушел, а Смотритель разложил на плоском камне писчий лист, придавил его углы маленькими камешками, обмакнул острую палочку в мешочек с сепией и начал:
«Вот житие Ноя: Ной был человек праведный и непорочный в роде своем: Ной ходил пред Богом…»
Он писал на арамейском, на языке, который пока не родился, но на котором и дошла Книга Бытия до людей Ветхого Завета. И до людей Нового — тоже. Лишь потом ее перевели на греческий, назвали «Септуагинтой», и уж с греческого-то (с древнегреческого, вестимо) она пошла по земному шарику.
Смотритель читал ее на арамейском…
(в хранилище Службы имелся экземпляр, принесенный кем-то из броска в «поле»)…
и запомнил дословно. Он писал долго, потому что палочка оказалась скверным инструментом для письма, да и макать в мешочек-бурдючок приходилось часто. Он лишь опасался, что сепии не хватит.
Но хватило.
Наконец он завершил работу, написав последние…
(как он решил для себя)…
строки:
«Вот племена сынов Ноевых, по родословию их, в народах их. От них распространились народы по земле после Потопа».
Хватит. Остальное допишут…
(а сначала — доскажут)
следующие за Ноем. И следующие за ним, за Хранителем Времени, потому что
Подождал, пока лист просохнет, свернул его в трубку, перевязал веревкой накрепко. Положил около камня.
И начал новый.
И так — трижды.
Почему трижды? Бог знает, то есть Царь Небесный! Может быть, потому, что сынов у Ноя — трое…
Был вечер, когда он завершил странный для Ноя и его семьи труд. Они проходили поодаль, поглядывали с любопытством, но молчали: Хранитель думал о времени. Это непонятно, но важно, мешать нельзя.
Смотритель взял три свитка и пошел в дом. Семейство ужинало.
Ной обрадовался:
— Закончил? Садись скорее, мясо остывает.
Смотритель присел. Не отказался от трапезы.
Ной ел и поглядывал на него: мол, сам скажешь о споем уходе или мне начать? Смотритель помалкивал и никаких сигналов Ною не подавал. Вообще трапеза проходила в непривычной для семьи атмосфере угрюмого молчания. То ли Ной все же сообщил о скором уходе Гая…
(хотя вряд ли, Ной — мужик не трепливый, как знал Смотритель, проведший с ним бок о бок немалый и нелегкий кусок жизни)…
то ли усталость, скверный и тяжкий сон, остатки похмелья (все вместе!) — все это не способствовало в данный конкретный момент легкости
