— Не знаю, — тихо ответила она, а у меня словно все оборвалось внутри, и только где-то в глубине сознания едва различимо затеплился огонек надежды. — Это не от меня зависит, — добавила Мила, и прозвучало это, как отговорка.
Значит, она этого хочет. Мечтает уйти навсегда, но не желает обидеть меня своим признанием? Или… А что тут гадать!
— Но хотела бы? — остановился и повернулся к ней, наблюдая за сменяющимися на таком родном и любимом лице эмоциями.
— Не представляю, как буду жить без тебя, без Ворона, — едва слышно прошептала она, а у меня ощущение, будто в сердце кто-то клинок вонзил и провернул липкую от крови рукоять.
И так тоскливо на душе стало, хоть волком вой! И бессилие раздражает: что я могу изменить? Ничего. Доказать ей, что здесь, рядом со мной, будет лучше? А откуда я знаю, каково ей там, вдали от меня? Может, это действительно от нее не зависит, и она страдает не меньше моего?
— А забрать нас нельзя? Ну, туда, в ваш мир?
Она невесело усмехнулась и немного подумав, заговорила:
— Давай только предположим, что подобное возможно. Допустим, что ты сможешь уйти со мной. Подумай о том, что после нашего ухода тебя здесь больше не будет, а вот та, вторая Мила, останется в этом теле. Именно она будет носить под сердцем твоих двух малышей. И она останется здесь. Одна. Без тебя. А я почему-то уверена, что она тебя искренне любит.
— В отличие от тебя, — вздохнул я, мысленно проклиная себя за длинный язык.
— Зря ты так, — вздохнула Мила, и в голосе ее прозвучала обида.
Что значит такая реакция? Конечно же хочется верить, что она меня любит и не желает расставаться, но… Я уже достаточно взрослый мальчик, чтобы не верить в сказки, где богиня может искренне, всей душой полюбить дракона.
Мы шли молча. О чем она в это время думала? Я вздохнул. И вдруг меня осенило — другой мужчина! Вот она, причина ее нежелания остаться здесь или взять меня с собой! Не сдержавшись, уставился Миле в глаза, боясь упустить нечто важное в ее реакции.
— У тебя там кто-то есть, да? — спросил я, а у самого сердце от подобного предположения буквально на части разрывается.
— Нет, — как-то робко улыбнулась она, и я, не в силах сдержать порыв, обнимаю самую родную, самую любимую женщину во всех мирах.
Она не отстранилась, и на том спасибо. Я гладил ее волосы, плечи, целовал, будто в последний раз, будто прощаясь навеки. А Мила стояла, странно напряженная. Видать ей и вправду нелегко все это давалось. Устала? Или ей плохо тут, на Рестанге? Впрочем, глупый вопрос, она же здесь в качестве наказания пребывает.
— Что от тебя требуется? — спросил я, уткнувшись лицом в ее волосы, вдыхая их аромат, словно стараясь впитать его в себя, запомнить.
— Пока что выяснить, что с Каитором, и разобраться с Шелдом, — ответила она.
Слушаю и поражаюсь — как же так вышло, что я сам начал узнавать о случившемся с главарем виртонгской шайки? Ведь никто меня не просил этого делать, просто вдруг показалось, что это важно, как будто предчувствовал, что эти сведения понадобятся для Милы.
— А потом?
— Вернуть вам былое величие и свергнуть императора.
— Ясно, — вздохнул я и рассказал ей то, что успел выяснить.
Слово за слово, что-то я поведал, что-то она предположила, и выстроилась вполне логическая цепочка. При Каиторе жил пес по имени Дик, и Мила была уверена, что это прикинувшийся животным леросс-протестант, решивший избавиться от всех претендентов, подходящих на роль следующего императора. Каитор — довольно сильный в перспективе маг, первенец одаренной женщины, Шелд, по ряду причин, входит в тот же список, но…
— Вот тут-то в твоей теории большая брешь — я не первенец, — задумчиво произнес я.
— Уверен? — усмехнулась Мила.
— Ну, мама обрела дар после моего рождения, — воззрился я на нее.
— Ага, ага… Я тоже забеременела якобы уже после лишения магии, — приподняв бровь, сказала она. Тут-то я и задумался: а могло быть такое, что родителям какое-то время удавалось скрывать информацию о пробуждении маминого дара?
Ну что тут скажешь? Уела — да, об этом я как-то и не подумал совсем, а ведь при таком раскладе многое меняется.
А потом зашла речь о ее пребывании у Варлея, и опять мы едва не поругались. Я тоже хорош, вспылил, фыркнув, что все-то она знает!
— Вместо того чтобы расстраиваться, — отозвалась Мила, — лучше бы искал плюсы в моем уходе. — У меня сердце кровью от этих слов обливается, хочется встряхнуть ее и крикнуть в самое ухо, коль не понимает: не хочу я плюсы искать! Не хо-чу! Но это лишь мысли и потаенные желания, а Мила тем временем продолжала свою речь: — Она ничего знать не будет. — Говорит, а меня эти слова словно хлыстом бьют. — Прости, — добавила она, видимо заметив мою реакцию, вот только мне от этого не легче.
— Да чего уж там, — невесело усмехнулся в ответ. — По крайней мере, это было честно. Пойдем уже к воротам. Вряд ли меня выпустят, подожду тебя внутри.
Как и предполагал, меня остановили, а Мила беспрепятственно вышла наружу. Пока она была за пределами академии, я весь извелся от волнения. Не потому, что она общалась с дел Кореном, нет, а потому… Пусть она хоть сто раз богиня, это не значит, что неуязвима, а там, за воротами, зловещая долина
