выражал, вообще ничего, но – старик не двигался и смотрел. Тропинка была нехоженой, видимо, грибники проложили. Молодой папоротник тыкался упругими стрелами в коленки, вездесущая паутина постоянно лезла в лицо и липла к одежде. Тишина. Вековая. Первозданная. Столпы могучего кедрача скрывали свои верхушки в тумане, пышный ельник делал невидимым всё окружающее пространство. Тайга. Лианы киш- мыша на кедрах как волосатые канаты, словно лесной народ специально развесил их здесь, что бы по мановению главаря, вмиг, враз нападать на усталых путников, со свистом и воплями слетая по лианам с неба и единым взмахом ятагана срубая удивлённые головы колонистов.
Тропинка не баловала путников неприхотливостью. Ежесекундно, тяжёлые ветки кедрача силились изловчиться и со свистом залепить пощёчину, оцарапав нежные городские ланиты, так избалованные безопасной бритвой и кремами после бритья.
Кусты прятали тропинку, не давая сосредоточиться на благости первозданной тишины, заставляя участвовать в процессе восхождения не только ноги, но и голову. Да и ногам доставалось всё больше и больше, «это вам не Аргентина»… в смысле, асфальта тут нет, всё больше камни да колдобины. Наконец, тропа окончательно обезумила и принялась расходиться перепутьями то на две, а то на три тропинки, каждая из которых вела, ну, абсолютно незнамо куда.
На первом же перепутье, то есть, у первой же развилки, Теодор пришёл в полное замешательство. Старичка теперь поблизости небыло, подсказать правильную дорогу, в понимании художника, в такой туман им никто не мог. Но. У АВ было собственное понимание, и кто-то тайный, кто, видимо, всё-таки, понимал. С выпученными глазами и без единой мысли оценки в голове, художник наблюдал, как АВ вынул пятачок, и, швыряя монетку на дорогу, выбирал на распутьях ту тропу, на которую выпадал «орёл». Слов у Теодора не находилось, что бы комментировать инфантильность товарища, своего решения он так же предложить не мог, поэтому просто молча соглашался продолжать путь, коий указывала монета и сложная фраза, сопровождавшая каждый полёт пятачка. Теодор расслышал «Кармапа ченно», должно быть, это была какая-то древняя мантра, или заклинание, в общем, некий тарабарский язык, на котором АВ просил неких духов помочь им с выбором трассы.
Что ж, замечательный способ проверить слуховой аппарат духов, вместе с их наличием, как таковых. Наличием самих духов, разумеется. Атеист ликовал в уме Теодора и ждал развязки, что бы, промахнувшись мимо вершины, сказать сакраментальное: «Ну вот, неча было к мракобесию обращаться, надо было просто взять с собой банальный компас!» А так как в туман не только дороги не видно, но и самой цели путешествия, то непонятно было, сколько ещё карабкаться, и когда появится час возмездия, то «головной атеист» художника вскоре сник и уступил голову другим мыслям и эмоциям.
Вдруг вспомнилась мама. Как он видел её из коляски. Они остановились на площади, мама кого-то ждала и разговаривала с ним, сюсюкалась, поила соком из соски. Он не понимал слов, но ощущал, что всё хорошо и так будет ещё долго. Почему-то мама ему не вспоминается молодой женщиной, ведь ей тогда было каких-то 33-и… Она помнится ему фундаментальной защитой, этаким озоновым и кислородным слоем вокруг земли, который при всей своей нежности не пропустит к земле ни один метеорит, кроме, конечно, уж очень крупных… Потом подошёл папа, он курил. Та же история.
Папа тогда был моложе его самого нынешнего, а помнится ему панцирем и стержнем, вокруг которого всё вертится не торопясь и по расписанию.
Девочка Алёна. Они держались за руки в детском саду и все взрослые умилялись.
Школьная «забастовка» против пионерских галстуков, организованная им самим. Они тогда были на пике полового созревания и красные ошейники их сильно смущали, когда комсомольские чёрные поводки на шее, наоборот, казались эталоном взрослости. Ох, как свеж был тогда мир… Как щемило в груди в моменты фантазий о днях грядущих. Как сладостно такое неведение. Как тяжело теперь знание. Даже и не само знание, а именно способность мыслить логически, прогнозировать и выстраивать ситуации и ходы наперёд. Вот идёт перед тобой девушка и её попка красивее и захватывающей любой картины Дали, и вот уже хочется её догнать и пригласить в кафе, и вот уже… понятно, что зовут её Таней или Аней, и она не знает, «куда ударение влепить, толи на поняла, толи на поняла», а потом она привяжется и расскажет про свою нелёгкую жизнь, а потом станет ревновать и переживать, а потом… да пошла она со своим потом! И она идёт, идёт дальше, вместе с не начатым «потом» и своей фантастической попкой. Уходит, и Теодор провожает её грустными и умудрёнными опытом глазами.
Жутко болят колени. Кажется, что в суставах испаряется или загустевает жидкость-смазка, ступни тоже пышут жаром, ломит спину. Едва заметный перегар от выпитого вчера, выходит потом. Затекла шея.
К восхождениям надо готовиться…
Тренироваться. Ну, это, зарядка там по утрам, приседания.
Вспомнилась каморка в музее. Кого только не было у него в гостях, кто только не забредал на огонёк к одинокому (или, иной раз, не очень одинокому) художнику!
Были поэты, которые теперь продают трубы и газ в таких же трубах, были «братья по холсту», многие «теперь уж далече», были… много их было. Рокеры, в коже и с антисоветскими песнями… их лихо «поимели» демократы, приглашая петь на своих митингах злые песни. Демократы теперь в кожаных кабинетах, а рокеры, глоткой пробивавшие им мандаты, в лучшем случае продают теперь рекламные слоганы и пишут нехитрую Музычку для мобильников.
Море вспомнилось. Плыть в ластах, с маской и трубкой, разглядывать морское дно, звёзд, рыбок и разбегающихся крабов… Солнце. Загар, расплавляющий кожу. Волейбол на песке. И у девушек грудки так и переливаются при прыжках. Им это самим нравится, и они стесняются. Краснеют и с удовольствием продолжают прыгать. Мясо на шампурах, особенный запах шашлыков. Соль на губах. Голым купаться ночью в морских искрах. Заходишь в воду, и светящиеся моллюски шлейфом искр под водой пляшут свой ирреальный танец. Серебряная дорога от луны блестит до самого горизонта. Даль непомерная впереди, о ней не хочется думать, лишь бы ещё немного созерцать первозданность природы, чувствовать себя её частью. Не знать о времени и смерти. Но смерть ночью у моря не страшна, она такая же часть природы, как и этот шелестящий у берега штиль.
Дико кусают комары. Паутину приходится пластами снимать с лица, как маску. На уроках анатомии в школе не врали – скелет у человека есть. Теодор сейчас мог «увидеть» каждую свою косточку, позвонок или сустав, весь остов наполнился усталостью и болью. Ноги продолжали механически передвигаться, но что-то подсказывало, что скоро будет сбой и всё сооружение под названием «Теодор» рухнет носом в папоротник.
Мария… «Познакомьтесь, это мой муж»… Ах, Ирэн, Ирэн… Маша. Не наша. И не очень-то хотелось, если быть точным. Она, конечно, молодец. Огурец. «Познакомьтесь…» Муж.
Жизнь – отражение в зеркале луж. А хотел бы он быть на месте того мужа? Ведь, мог же быть. А? Мог. Хотел? В том и дело, что – нет. Что уж себе врать? Даже и замечательно, что всё так кончилось. «Напарник». Блин. Он теперь для неё лишь напарник. Ну и что? Что за ощущение ущемлённости? Кто во мне грызёт локти?
Отвергнутый поклонник? Очень даже не отвергнутый. Неудавшийся муж? Да упаси Бог от такой удачи. Так в чём дело?
– Кстати, Теодор Сергеевич,- прервал столь долгое молчание АВ.- Почему вы никак не женитесь? Извините за бестактный вопрос.
Вот же чёрт с рогами. Только масла в огонь подливает.
– Жду. Я опоздал на поезд, теперь жду следующий.
– Накопленный опыт мешает пуститься в новую авантюру? Это даже хорошо. Подождите.
Теперь, точно – не долго. Обязательно случится чудо. Без этого никак.
– Люди много говорят о чуде. Вот только случается оно с теми, кого потом днём с огнём не найдёшь. Сказки напоминает.
АВ сдул паутину с глаза и посмотрел как-то вглубь себя. Теодор поёжился.
– Когда люди просят у Богов чуда, они, если честно, не чуда просят. -???
– Они хотят на собственной шкуре убедиться, что Бог есть. Чего проще – сделай им чудо, вот и поверят в твоё существование.
– Так что ж не верят? Не удосуживается Господь на чудеса?
– Удосуживается, а как же. Если просят – нате, пожалуйста, полной ложкой!
– Так что ж?
