понятен.
– Так что, ничего не хочешь больше, а? Ни погреться там, ни курнуть попросить? Ну и хорошо. Тогда топай, пока я добрый. Герда, стоять! Пусть топает.
Капитан-лейтенант отлично понимал, что хозяин дома совершенно прав. Нужно было двигаться со двора к этому же проему в заборе, пятясь, чтобы не спровоцировать собаку и его самого. Вернуться на те же десятки метров, сесть в машину и уехать, радуясь, что на него не спустили собаку, сильного и тренированного охранника. Не выстрелили, как случилось позавчера. Надо было.
– А то, может, оставить тебя? Или вас даже трое? Будете работать. Жить можете там вот. – Он вяло махнул левой рукой в сторону Грибоедово. Правая по-прежнему лежала на пистолете, ствол которого смотрел в его сторону из-за вертикальной стойки, поддерживающей крышу крыльца. – Поутру будете приходить пораньше, и я буду говорить, что…
– Мы защищаем Родину, – глухо повторил капитан-лейтенант ту же прежнюю фразу.
– А-а… – Мужчина тут же изменил тон. – Ну, смотри, защитничек. Газовых камер на всех хватит, я надеюсь.
Четыре дня назад Антон Александрович Дмитриев, капитан-лейтенант, преподаватель радиотехники на одной из кафедре БВМИ, русский, 1982 года рождения, не ответил бы на это ничего. Смолчал бы, ушел со двора, как и собирался, и только выл бы, молча, от тоски по тем временам, которые ушли раньше, чем он стал взрослым. По эпохе, когда государство не приказывало, не заставляло своих граждан силой молчать в ответ на такие слова, кто бы их ни произносил. Но это было именно 4 дня назад. На второй из которых пришлась безуспешная, безнадежная попытка обороны военно-морского института и города в целом, а на два других – трусливое ползанье по дорогам области в общем направлении к базе отдельного дивизиона пограничных сторожевых катеров. От которых уже наверняка ничего не осталось.
Но и сейчас он тоже не ответил ничего. Кивнул и пошел, все же обернувшись к дому спиной, ожидая выстрела, хотя и понимая, что дистанция уже великовата для пистолета. Обернулся, уже практически подходя к проему, который до сих пор рассекали две глубокие колеи от колес тяжелых машин. Хозяин дома все еще стоял, кривя рот в довольной улыбке. Только теперь капитан-лейтенант узнал это выражение лица. Не бизнесмен. Чиновник. Народный депутат или кто попроще, в любом варианте. Начальник отдела или сектора. Администрации области или района. Управления такого и инспекции сякой. Получающий на карточку зарплату в 18–20 тысяч рублей в месяц и ездящий на работу на машине стоимостью в полтора миллиона. Все мы таких знаем, все удивляемся их количеству. Это был будущий бургомистр или хотя бы староста местного значения. Ждущий последние дни, чтобы предложить свои услуги новой силе. Уверенный в своей правоте и с успехом подводящий под свое решение моральную базу. Да, когда русских останется 100 миллионов, он будет занят управлением, составлением нужных списков, наведением порядка в том виде, в каком он себе его представляет. И если этот вид будет отличаться от идей представителей оккупационных сил, это ничего, он приспособится, найдет компромисс или просто убедит себя. Когда русских останется 75 миллионов, у него уже снова будет все совсем хорошо. А в то, что русских действительно останется 15 миллионов, в полноценный и открытый геноцид, в газовые камеры капитан-лейтенант все-таки не верил.
Он тоже улыбнулся, и тоже кривой улыбкой. Снова сунул правую руку в карман, достал пистолет. Передернул затворную раму, преодолевая сопротивление пружины, досылая патрон. Передвинул флажок предохранителя вниз. Собака уже неслась к нему: огромная, страшная, похожая на фоне слежавшегося серого снега на огромное черно-рыжее лоснящееся ядро. Восторженный крик «фа-а-ас!» прилетел уже позже, когда ротвейлерша уже начала делать свою работу. Он знал, что нельзя стрелять навскидку, что это бесполезно, что надо потратить на прицеливание хотя бы четверть секунды, и сумел заставить себя не выстрелить сразу. Наложил вершину мушки на собаку и одновременно на середину прорези целика, вровень с ее верхними краями. Хладнокровно, отстраненно произвел выстрел. Не попал. И пока пистолет вышвыривал гильзу, собака пролетела еще метр или полтора. Хозяин дома уже стрелял со своего крыльца, торопливо и без толку хлопая в него огнем. С застывшей на лице улыбкой капитан-лейтенант двинулся навстречу его пулям, навстречу летящей на него смерти в виде собаки, на которой туннелем сошелся весь окружающий мир.
Вторым выстрелом он тоже промахнулся, третьим попал, из спины суки вылетел клок с фонтаном крови, но она не замедлилась ни на мгновение. Будущий староста опустошил, наверное, уже половину магазина своего пистолета, но не попал ни разу. Сам же он стрелял медленно, тщательно целясь, было даже удивительно, что все это сумело уложиться в те две секунды, которые у собаки заняло, чтобы пронестись через двор. Четвертым выстрелом он попал тоже, и снова без толку. Пули собаку не брали, хотя она взвизгнула в первый раз. Капитан-лейтенант искренне любил собак. Любил с самого детства, со времени, когда был еще просто Антохой. У них в семье был пинчер – хороший и веселый друг, а не охранник. Он выстрелил в пятый раз, прямо в морду уже прыгающей на его руку собаке, и крутанулся вбок, одновременно выдавая твари приготовленный пинок. Та взвизгнула снова. Мимо пролетела пуля – первая, услышанная им за все это время, – но у него не было желания смотреть на человека на крыльце, предложившего ему стать рабом за еду. Под вечным шантажом выдачи, можно не сомневаться. Патронов и так осталось мало, почти ничего.
– Герда!!
Оказывается, будущий староста тоже любил собак. Или, по крайней мере, свою. Ротвейлерша свалилась на бок, на скорости ее занесло и кувырнуло несколько раз подряд, это оказалось неожиданно смешным. Но она тут же вскочила на лапы, как каучуковый мяч, и снова кинулась на него. Сколько осталось патронов: один, два?
Еще одна пуля, еще ближе. Капитан-лейтенант рискнул отвести взгляд от нападающей собаки. Хозяин дома соскочил с крыльца и теперь стоял в
