чувство!
– Звучит феерически, – признал Бенефиций.
– А самое феерическое здесь то, что видеть новое лицо будешь только ты. Партнер никогда не узнает.
– Ей это может понравиться, – сказал Бенефиций. – Я хочу, чтобы она была счастлива. Мы сегодня были в постели и, бьюсь об заклад, зубы ее нервировали, даже несмотря на то, что я все время держал рот закрытым.
– Я перешлю ей копию прототипа.
– Не надо, – возразил Бенефиций, запихивая в рот последнюю пышку. – Она решит, что это вирус, и удалит, не глядя. Перешли лучше в мой ментбокс, а я уже отправлю ей.
– Ты только представь, Бенефиций! Это ведь только начало, – воскликнул Кандид, сверкая глазами. – Второй этап человеческой эволюции подходит к концу. Еще через тысячу лет мы будем свободны от всех ограничений телесности. Третья и последняя стадия – чистое сознание, чистое бытие. Весь твой комитет прикроют – нам больше не понадобится новая Земля! Мы покинем умирающую Солнечную систему в корабле размером с кофейную чашку!
Сердце у Бенефиция кинулось вскачь от чего-то, слишком похожего на… страх.
– Ты сейчас о чем?
– Вся наша жизнь будет протекать в виртуальном пространстве, в голографической конструкции нашего собственного дизайна, в котором мы сможем получить все, что только захотим, – на целую вечность! Не будет больше боли, утрат, разбитых сердец… – и больших зубов! Вся Вселенная закончится, а мы – нет. Мы упокоимся навеки в раю, который сотворим себе сами. Мы станем настоящими богами!
– О, боже! Это звучит… – Бенефиций поискал подходящее слово, – чудесно!
Той же ночью он опробовал программку Кандида. Результат привел его в замешательство, чтобы не сказать совсем сбил с катушек. Изображение мигало всякий раз, как Куртуаза поворачивала голову, и слегка «тормозило» с реакциями. Скажем, Куртуаза открывала рот, и секунду спустя за ней следовала наложенная сверху голографическая Джорджиана. Бенефиций словно бы занимался любовью с двумя женщинами сразу – и ни с одной из них. В какой-то момент он поймал себя на том, что шепчет жене: «Подожди! Не шевелись!» – потому что когда она не шевелилась, лицо Джорджианы оживало у него перед глазами, питаемое памятью, и выглядело почти идеально. Сердце тут же пыталось выпрыгнуть из груди, словно женщина у него в объятиях
– Ну, и как все прошло? – осведомился Кандид, когда они встретились за ленчем через несколько дней.
– Она заметила некоторые помехи.
– Например?
Бенефиций описал и задержку движений, и несоответствие мимики оригинала и голограммы. Кандид подумал и предположил, что дело тут не в программе, а в образе, с которым работала Куртуаза. Вполне возможно, ей просто не хватило данных.
– Может быть, дело в том, что она не слишком хорошо помнит твой предыдущий облик. Изображение не может быть лучше воспоминания.
– Как это понимать?
– Это так понимать, что чем лучше она вспомнит лицо, тем лучше будет его голографическое воспроизведение. Наши тесты показали очень плохие результаты, когда испытуемый просто смотрел на фотографию или даже на трехмерное изображение. Лучше всего мы помним именно живые лица – которые улыбаются, смеются, хмурятся, разговаривают, едят и так далее.
– Это может оказаться нелегко, – задумался Бенефиций.
– Потому что то лицо съела акула?
– Может, она знает кого-то с зубами поменьше, посимпатичнее. Надо ее спросить.
Разумеется, он не спросил. Вместо этого, он вручил своему персисту крошечную голокамеру и велел следовать за Джорджианой всякий раз, как она отлучалась от госпожи: когда бегала с поручениями, спала ночью у себя в комнате (только осторожно! не дай себя поймать!), на выходных. Полученные записи ежедневно загружались прямо Бенефицию в ментбокс. По ночам, когда Куртуаза засыпала, Бенефиций вылезал из кровати и шел на балкон. Он снова и снова крутил запись, запоминая каждую черточку, каждую деталь лица, делая паузу на крупных планах и разглядывая их часами. Он впечатывал себе в память каждую веснушку, каждый прыщик, высчитывал точный угол улыбки. В одну из ночей он даже пересчитал все Джорджианины ресницы.
Результаты улучшились, но до совершенства было все еще далеко. Он решил добить программу и изучить Джорджиану самостоятельно. О, это было рискованно. Не осмеливаясь откровенно преследовать девушку, он все время находил поводы околачиваться поблизости. Он взял недельный отпуск и умыкнул ее с Куртуазой в Париж на четырехдневный загул по магазинам. Потом еще на три недели в Альпы, кататься на лыжах. И, конечно, он настаивал, чтобы каждое утро Джорджиана составляла ему компанию на балконе с пышками и кофе.
Подожди! Не шевелись! Тогда картинка ненадолго совпадет, и он сможет представить, что это Джорджиана лежит у него в объятиях, что это ее тело извивается под ним, ее сладкое дыхание на его губах, это ее лицо ласкает его взгляд – совершенное до последней реснички. А потом Куртуаза шевелилась или заговаривала и рушила к чертям всю иллюзию.
