визгливый короткий. Знак к новостям. Это означало: 'Всем закончить свои дела, скоро будут новости!' Одри и Д`Артаньян тревожно переглянулись.
– Новости… Не дай вам Бог жить в эпоху новостей… – Одри не любила ничего неизвестного или нового, не ожидая от грядущего ничего хорошего.
– Да ладно тебе… не новостей, а перемен, – поправил друга МихСэрыч.
– Чаво?
– Ничаво. Не дай вам Бог жить в эпоху перемен. Так звучит пословица.
– А ну и чёрт с ней, всё один хрен…
Д`Артаньян заволновался. Как же так, 'закончить дела'? Ребёнка тут бросить? Мамка совсем разнежилась – видит, что ребёнок легко остаётся один, вот и бегает на молочную кухню со спокойной совестью, даже не подозревая, каких трудов МихСэрычу стоит оберегать этот самый покой младенца. Она думает, что малыш спит без задних ног, а на деле – ничего не спит, он, МихСэрыч, персонально носится тут по парапету манежа в виде висящих на стене в рамке Тома и Джерри, что бы дитё не орало в бешенстве, а блаженно гукало себе под нос. Как же так, 'закончить дела'? Как же так? Как же…
– А меня пёс уже совсем замордовал, – жаловалась Одри. – Хитрый они народ, эти псы, да кошки… Толку от них – никакого, а подиж ты, любят их, как родных! Вчера отыскал я хозяйкину серёжку, подбросил ей на подушку, она подумала, что барбос нашёл. Ага, 'барбос нашёл'! Барбос. Ага. Печеньем его кормила. Хозяин тапочки всё время теряет, кто их ему носит? Кто носит ему тапочки, скажи мне?! Думают – барбос… А на прошлой неделе газ открытым оставили на кухне… барбос ихний сунул нос в балконную щель и спит!!! Сссабака… Я ему таааак этой щелью балконной нос прищемил, что он орал как бешенный, пока они газ не закрыли. И что? Барбос – спаситель! Барбос – ангел хранитель! А я??! А я – девка на листочке…
Одри уже в двадцатый раз рассказывала эту историю, случившуюся не 'на прошлой неделе', а в прошлом году. Что ж тут поделаешь? Стар маршал, даже в новом наряде облика. Стар и ворчлив, это простительно. Поэтому в двадцатый раз, МихСэрыч только сочувственно покачал головой и поцокал языком об нёбо, в знак поддержки.
– Дурной народ эти псы да коты, – подытожила актриса. – Дармоеды и лицемеры. Только еду и могут выпрашивать. Не люблю я их, чесс слово, не-люб-лю. Бездари.
Неизвестно, сколько бы длились старческие излияния молодой актрисы, но в стенах дома раздался рёв крана: один длинный, надсадный и три коротких, еле различимых. ОБЩИЙ СБОР!
– Боги мои… – побледнела Одри. – Сбор… Даже и не Собрание…
– Как же так… я же не могу Кешу оставить! Одри, что делать?!
– А ты вот меня попроси как следовывает, я можж и выручу старого друга, аась? – актриса ехидно прищурила глаз.
Ох, старый маразматик. Как же ребёнка оставить? А ну как проснётся? И что будет? Да Бог весть, что может случиться. Это же только мамаша его думает, что – ничего не происходит, пока у неё 'одна нога там, другая здесь'… Ай-яй-яйй… Что ж, надо на поклон к маршалу…
– Жуков, будь любезен, старый хрыч, объяснись на Сборе за меня. Скажи, мол, сию секунду примчусь, лишь только мамаша объявится! Будь ласков, маршал, уважь!
– Эхх, и ты – лицемер, МихСэрыч, – довольно залыбилась красавица. – Как ничо не надоть, так 'Одри- мордри', а как приспичило – нате вам, 'маршал'!!! Вижу я вас всех насквозь, злыдни! Не будет вам пощады! Всех в порошок под Сталинградом!
При этом в нежных руках актрисы появился пулемёт и, ещё бы секунда, и по квартире засвистели бы кинематографические пули… но во сне повернулся ребёнок. Одри сразу осеклась, умолкла, кротко заулыбалась.
– Ладно, пойду я. Скажу, как есть – занят ты. Как освободишься – прибудешь сей же миг.
– Спасибо, Одррр…маррршал! – исправился МихСэрыч и торжественно взял под козырёк.
– Гыы, то-то.
Одри по-солдатски крутанулась на каблучках, её тело заколыхалось в солнечном свете, не теряя облика стало зыбким и, через секунду, она уже просочилась сквозь замочную скважину на лестничную площадку. Словно и не было никого.
Ребёнок спал, блаженно лыбясь. Малюсенькие пальчики что-то незримое хватали во сне. Тишь- благодать. Ведь можно и уйти? Ещё ни разу МихСэрыч не опаздывал на Общий Сбор. Ни разу. А их, этих разов, на его памяти, было всего-лишь три… На первом – его самого определяли в квартиру №71. Он тогда только появился, был глуп до невозможности, ничегошеньки не знал и не умел. Доверили квартиру, рискнули. Оправдал и теперь – на хорошем счету. Были, правда, просчёты, но куда ж без них? Люди, народ странный и малопредсказуемый, с ними без опыта – куда как тяжело! Во второй Сбор решали о переезде дома. Тогда много шуму было, городские власти хотели снести старую 'хрущёвку' и строить на её месте новенький 'монолит'. Передумали в конце концов, а у них вот, на Общем Сборе, тогда, много шуму было – страшно представить – иерархия рушилась, отменялась за ненадобностью. Никто к такому повороту событий готов не был. Никто ничего тогда и не решил, задумали подождать, как чувствовали – люди оставили дом в покое. Всё само и образумилось. А в третий раз Толстого изгоняли… Грустный случай. Хозяин 69 квартиры выбросил портрет, не оставив взамен на стенах ни одной картинки, в которой бы он мог спать дальше в новом облике. Старец надеялся и верил, бродил по дому босой и неприкаянный. Без сна одичал совсем. Ждал. Ничего. Тогда его облик стал меркнуть, пока одни глаза не остались. А в таком виде шастать по дому нельзя. Против Правил. Ополоумел к тому времени старец. Тыкался ко всем подряд. Пугал. И это против Правил. Вот и объявили Общий Сбор – решать судьбу. Изгнали. Правила нарушать нельзя. Никому. А маршал нарушает. И его самого втягивает… Эх, не к добру это всё…
Д`Артаньян мялся с ноги на ногу у детского манежа, дилемма была слишком сложна. Оставить спящего ребёнка без присмотра – нарушение Правил. Не явиться на Общий Сбор – невероятная несусветность! Как же так…
И тут в замочной скважине спасительно загремело. Пришла!
Мамаша только успела вынуть ключ из двери, как вслед за ним из отверстия выпорхнуло облачко, напоминающее что-то вкупе – перья, шляпа, сапоги. Видение было настолько молниеносным, что Зинаида приняла его за воспоминание о любимом фильме. Она в отрочестве пятьсот раз пересмотрела 'Трёх мушкетёров' и до сих пор с умилением взирала на старенький календарь за 79 год, с фотографией главного улыбчивого усача-сердцееда. Муж Саша, потомственный милиционер, спокойно относился к картинке (работа такая – нельзя на всё реагировать, здоровья не хватит), да и достаточно был он умён, что бы не ревновать супругу к Боярскому. Где Боярский и где она? Вот и всё. Хотя… нет, не совсем всё… по правде сказать, Сашу слееегка напрягало то, что знаменитый артист живёт здесь же, на набережной Мойки… но, думать об этом, дольше чем 5 секунд – Саше не хотелось. Значит и правда – всё.
Выставив бутылочки из сумки в холодильник, Зина первым делом убедилась, что Кеша мирно сопит в манеже. Вот же ребёнок! Просто – подарок матери на восьмое марта! Хоть на полдня уходи по магазинам, он будет спать как ангел!
Всё было – как всегда. Мирно, тихо.
Глава 2.
Общий Сбор.
– Да не морочьте мне голову! Понавыдумывали тут!!! Она языка нашего почти не понимает! Что это вообще такое – международный обмен!!! Может у людей это и нормально, но у нас-то сааавсем другая специализация!!! Здесь не знать языка – один Господь знает, чем всё может обернуться!!!
Упоминание Всевышнего было запрещено Правилами. Все замерли.
МихСэрыч воспользовался паузой и незамеченным проявился сквозь стену лифтёрской. Общий Сбор был в полном разгаре. В данный момент все уставились на оплошавшего – Дядьку Сусанина, коий в порыве яростного спора упомянул Его имя. Вжали головы в плечи, по идее должен был разверзнуться потолок, и
