вниз, несомненно, соотносится с буквой «хи», а вот и еще более знакомые буквы. Со всей определенностью не осканский диалект — один из основных языков древней Италии, распространенный на территории самнитских племен — и, сдается мне, никак не умбрийский, нет.
— Так что же это? — не отступался Гарри.
— Это язык древних этрусков, — ответствовал профессор.
Глава VII
Городские забавы
Мистер Иосия Таск, сей прижимистый и добросовестный человек дела, ощущая потребность заморить червячка после трудов праведных на закате дня, выныривает из темного дверного проема Биржи, точно призрак грозного рока — разумеется, все жители Солтхеда отлично знают, что так оно и есть. Высокомерной поступью шествует он по истертому камню внутреннего дворика; долговязая, сухопарая фигура рассекает вечерний воздух так же чисто и аккуратно, как плотничий топор — кровяную колбасу. От Биржи он направляет свои облаченные в штиблеты стопы в Сноуфилдз, к ближайшему трактиру, где порою подкрепляет силы, буде неотложные дела задержат его в городе. Там, добравшись до столика рядом с камином, в котором вовсю пылает огонь, скряга вешает шляпу, извлекает из кармана пальто городскую газету и, усевшись на стул, принимается постигать хроники жизни.
Подходит официант — совсем еще мальчишка, зеленый юнец, так сказать, и в профессии своей явно новичок. При виде того, кто восседает за столиком, удостоив заведение своим леденящим присутствием, глаза отрока делаются большими и круглыми. Откашлявшись, юнец вслух зачитывает для клиента меню и уже собирается отбыть, когда Иосия, сделав выбор, нараспев произносит:
— Официант.
— Да, сэр?
— Огонь. Тут слишком жарко.
Юнец не отвечает ни слова, так с лету и не сообразив, как это замечание воспринимать и что по этому поводу делать; затянувшееся молчание Иосия истолковывает как либо упрямство, либо дерзость, а скорее всего — и то, и другое.
— Официант! Повторю: здесь слишком жарко.
Никогда прежде юнцу не доводилось слышать подобной жалобы; за время своей недолгой карьеры он привык к прямо противоположному: к тому, что в зале недостаточно жарко. Официант оглядывается на завсегдатаев заведения потом озирается по сторонам в поисках собратьев по ремеслу, да только никого рядом не случается, и, в качестве последнего средства, уныло пялится на графин с водой, возвышающийся на столе перед скрягой.
— Официант, — возглашает Иосия с видом весьма и весьма суровым. — Да что с вами творится? Вы что, оглохли? Или не слышите, что я сказал? Здесь слишком жарко.
— Да, сэр, я вас слышал, сэр, — отвечает юнец и дрожащей рукой указывает Иосии на другой столик, приглашая перебраться подальше от ненавистного камина.
В ответ массивная седая голова разворачивается на своей башне; угольно-черные брови сходятся; пронзительные ястребиные глаза обращаются на объект неудовольствия скряги.
— Официант, — произносит Иосия, подавшись вперед и внушительно хмурясь. — Остерегитесь. Вы знаете, кто я такой?
— Да, сэр, — отвечает юнец, дрожа мелкой дрожью всем своим существом, вплоть до кончиков пальцев. И с запозданием выпаливает, запинаясь на каждом слове, точно кудахтающая курица: — Кто… кто… кто же этого не знает, сэр?
— А если знаете, так исполняйте, — наставляет скряга, властно кивая в сторону камина.
— Но если я убавлю огонь, сэр, все в зале замерзнут, — протестует официант, и не без оснований. — Ночи нынче холодные, сэр, приходится поддерживать огонь уюта ради.
— Уют? Холод? Что еще за холод? Никакого холода. Покажите мне его; я ничего такого не ощущаю.
— Простите великодушно, сэр, не мне решать…
— А будь здесь и впрямь холодно, что тогда? Да все очень просто — пусть себе замерзают! Холод никому не повредит. А вот огонь — бич для бизнеса! Огонь губит недвижимость. Вот у вас, сэр, недвижимость есть? Так я и думал. Задам вам один вопрос. Что станется с этим домом, сэр, на исходе морозной зимней ночи?
Юнец, изрядно ошарашенный, так и не находится с ответом.
— А ничего, — ответствовал скряга, для вящего эффекта потрясая костлявым пальцем. — Ровным счетом ничего. А теперь отвечайте: какое воздействие окажет на тот же объект недвижимости огонь? Как долго, по-вашему, выстоит дом, сэр, если пламя вдруг перекинется на что-нибудь
