тех, кто оказался в его власти, повреждались в уме: я это и из чужих рассказов знаю, и по своему опыту. Бедняга Чарли Кэмплемэн бесновался и неистовствовал, и наверняка то же самое происходило с монахами встарь: порою кто-нибудь из них, впав в помешательство, удирал из аббатства и спускался в деревню — взгляд блуждает, сам — последний разум утратил. Такой беглец вел бессвязные речи, ругался и бранился… от такого сквернословия того и гляди крыша бы обвалилась, буянил безо всякого повода, как если бы стал свидетелем дьявольского наваждения — вот такого, как эти, и более! Посидит молча с час или около того, а потом как зайдется нечестивым смехом, как замолотит руками в воздухе, тяжело дыша, борясь с тошнотой. Это они в колодце всякого нагляделись и наслушались, вот с катушек и съехали! А Чарли Кэмплемэн, сэры, пришел туда из любви к науке: его занимала история Озерных братьев — руины аббатства неподалеку от Скайлингден-холла и судьба самих монахов. Сперва он обнаружил в крипте лестницу, а потом, спустившись по ней вниз, в глубь земли, добрался до вот этой самой двери и оказался в пещере. В ней иногда селились тупорылые, но в ту пору пещера пустовала. Ох, Господи, когда б все было иначе, сэры, когда б все было иначе!…
— А что мистер Кэмплемэн обнаружил в колодце? — взволнованно полюбопытствовал Оливер.
— Ничего такого, что возможно было бы толком объяснить, сэры, мне, во всяком случае, это не под силу. Как-то раз молодой наследник Скайлингдена проворно выбрался из шахты по веревке, а веревку он крепко-накрепко привязывал вот к этим железным кольцам. Он, как я помню, глядел на часы и даже меня спросил, сколько времени. Еще несколько раз он проделал то же самое: спускался в колодец, вновь поднимался на поверхность и внимательно изучал часы — этакий живчик, что твой барсук! — вот только мне, сэры, он так и не открыл, что за эксперимент ставит; ничего про то сказать не могу. Несколько раз мне приходилось помогать ему спуститься; бесконечно долгие часы проводил он в этих мрачных глубинах, прежде чем возвращался — еще бодрее прежнего. А однажды сказал мне, сэры: дескать, в колодце всякая тарабарщина слышится — «облако голосов», вот как он выразился, — голоса так и роятся вокруг его головы, так и втолковывают ему что-то разом. Вот тогда-то он и убедился, сэры, что в колодце — живые люди.
По спине Оливера пробежала холодная дрожь, лишая его самообладания, так что от следующего вопроса мистер Лэнгли предпочел воздержаться; впрочем, сквайр задал его сам:
— А что, сторож, люди там и впрямь были? Ну, в колодце?
— Сам я не знаю, сэр, были там люди или нет; я ж ни разу не перебирался через борт и вовеки на то не отважусь, даже будь у меня тысяча жизней, даже ради спасения мира, уж будьте твердо уверены! — жарко объявил мистер Боттом. — Недобрая тварь там затаилась, ей ничего не стоит подчинить себе достойного, благородного молодого джентльмена вроде Чарли Кэмплемэна да подбить его на всякую чертовщину.
— И вы полагаете, что мистер Кэмплемэн утратил рассудок оттого, что несколько раз спускался в колодец? — уточнил Оливер.
Церковный сторож закивал.
— И не один бедняга Чарли, сэр, но и она тоже — та, что потом спускалась с ним вместе.
— Она? Вы ведь не про мисс Марчант?
— Про нее, про самоубийцу, сэр. Это случилось полгода спустя после истории с ребенком — месяцев шесть или семь прошло, как я помню, с тех пор, как она вернулась в деревню. В жуткую минуту я это обнаружил: одним холодным ветреным вечером подглядел, как они спускаются по длинной лестнице, уводящей из крипты. Что оставалось делать честному христианину, как не идти за ними следом, сэры? — вот я и пошел. И нашел их вот здесь, в этом самом зале, и принялся умолять Чарли Кэмплемэна, чтобы отослал девчонку, уберег ее от дьяволов, затаившихся в колодце. Но он и слушать меня не пожелал, ведь он уже подпал под власть наваждения, а сама она была вроде бы не прочь составить ему компанию. Вот так, сэры, со временем и ее дьяволы подчинили себе, околдовали, с ума свели, сэры, точно так же, как и высокоученого молодого наследника.
— Должно быть, это и впрямь сыграло свою роль в трагедии мисс Марчант, — промолвил Оливер. — Мне часто доводилось читать в городских газетах правдивые сообщения о людях с неустойчивой психикой, что в один прекрасный день кончали с собой.
— Однажды ночью она взяла на берегу ялик — коротышка Кодди Бинкс готов засвидетельствовать, — в лунном свете вывела его на воду, и больше ее на этом свете не видели! Во всяком случае, так утверждают.
— Что вы имеете в виду, мистер Боттом? Последовала неуютная пауза.
— Ничегошеньки-то я об этом не знаю, сэр, — раздраженно бросил церковный сторож, словно досадуя на собственные мысли, — и знать не желаю, да и вам не советую, ни за что и никогда!
При этих словах мистер Боттом заметно разнервничался и забеспокоился; ему явно не терпелось уйти, и, по чести говоря, Оливер был с ним вполне солидарен: в научном рвении он, по всей видимости, далеко уступал молодому мистеру Кэмплемэну, Сквайр возражать не стал, лишь попросил Оливера возвращаться вместе с мистером Боттомом к лошадям, а он, дескать, их вскорости догонит. Веревки, закрепляющие крышку на месте, на его взгляд, слегка ослабли; он затянет узлы покрепче, а спутники его пусть тем временем поднимаются к вершине. Оливер тут же предложил свою помощь; церковный сторож воздержался. Но поскольку ему очень не хотелось отпускать мистера Боттома на крутую тропу одного, мистеру Лэнгли пришлось передумать; так что эти двое вышли из пещеры вместе, и Марк остался один.
Едва безмолвие пещеры сомкнулось над ним, владелец Далройда шагнул к колодцу и при помощи свечи придирчиво изучил крепления. Линь был туго натянут, узлы крепко завязаны: колодец — ровно в том состоянии, в каком они с Оливером его оставили. И это называется «веревки ослабли»!… Укрепив свечу рядом, Марк принялся отвязывать пару-другую канатов от железных колец. Работал быстро и споро. Сквайр знал: без посторонней помощи он
