ситуативно обусловленными, т. е. непредсказуемыми. В такой ситуации мы, в сущности, говорим о свободе воли.
(Следует иметь в виду, что когда инструкции конфликтуют, они не отменяются. Субъект испытывает желание выполнить обе. Нельзя забывать об этом.)
Итог: мы не видим причин отказываться от признанных моделей. Нет надобности выплескивать ребенка вместе с грязной водой. Это может прозвучать так, будто мы пытаемся прикрыть свои задницы, т. е. увильнуть от признания того, что в наших прошлых исследованиях были изъяны, однако это наше подлинное мнение.
Я понимаю, что может возникнуть своего рода политическая проблема в свете нынешней реструктуризации/жестокого уничтожения организации. Хотя для меня еще большая проблема – вопросы, поднятые этим базовым лексиконом. Что представляют собой его слова? Сколько их? Можно ли их обнаружить в лабораторных условиях, т. е. прямым извлечением из мозга? Можем ли мы научиться произносить их?
Тут много того, над чем стоит подумать.
Глава 05
Он встал в четыре, надел брюки, сапоги и куртку. В доме было холодно, как в погребе, и он собрался оживить остатки огня в камине, но остатков там уже не было. Он сунул руки под мышки и вышел наружу. Воздух был ледяным, небо напоминало открытую коробку, из которой еще не вылез солнечный свет. Он пошел через выгул к сараю. Корова, Гонг, услышала его шаги и радостно замычала. Он завел ее внутрь, поставил ведро и занял свое место на табурете. Он доил ее, прижавшись лбом к теплому коровьему боку, чтобы согреться. Он не заметил, как заснул – такое случалось иногда – и погрузился в мир снов о смерти и словах. Гонг сделала пару шагов и разбудила его.
Ведро наполнилось за восемь минут. Раньше ему казалось, что оно наполняется смехотворно медленно. Он страстно желал достичь большей эффективности. Но дойка стала для него хорошей тренировкой в переключении. Сейчас он наслаждался процессом, видя в нем возможность существовать в данный, конкретный момент. Когда доишь корову, нет ни прошлого, ни будущего. Ты просто получаешь молоко.
Он принес ведро в дом и разлил его содержимое по шести бутылкам. Кошка терлась о его сапоги и урчала, как трактор. Он и ей налил чуть-чуть. Затем сложил шалашик из щепочек, сунул под них газету и разжег огонь. Когда над деревьями появились первые лучи, он остановился, чтобы понаблюдать. Главным достоинством дома был открывающийся вид. Переходя от окна к окну, можно смотреть вдаль на сорок миль во всех направлениях. А о приближении машины можно узнать за полчаса до того, как она подъедет. Хороший дом.
Он услышал, как по полу зашлепали босые ступни, и в следующее мгновение появилась Эмили, заспанная, в спадающей с плеч ночной рубашке.
– Зря ты встала, – сказал он.
– Не указывай мне, что делать.
– Не извращай мои слова.
Она подошла к нему. Они поцеловались. С треском вылетела искра. Эмили прижалась к нему.
– Хочешь взглянуть, как встает солнце?
– Конечно, – сказала она.
Он взял два одеяла из стопки и бросил одно на скамью, которую когда-то смастерил специально для террасы. Затем накрыл их обоих другим одеялом и обнял ее. Она положила голову ему на плечо. Солнце выбралось из-за деревьев, и он ощутил тепло на лице.
– Я люблю тебя, – сказала она, прижалась теснее и положила руку ему на затылок. Поднялся ветер.
– Не убивай меня, – сказал он.
– А я и не собираюсь, – сказала она.
