«По словам нашего многоуважаемого шефа, сын его — бывший армейский хирург, врач от бога, истинный целитель, способный вылечить любую болезнь добрым словом и хорошим стейком». — «Ну да, — хохотнул Майкл, — давайте покороче, пастырь. Ужин стынет». Я не отреагировал на дерзкую выходку.
Мне предстояло сказать горькую правду. И я даже жалел старика.
«Друзья мои. Все вы стали жертвами обмана и массового помешательства. В ваших отчаявшихся душах пустили ростки семена ложной надежды, посеянные Майклом, — безусловно, очень сильной личностью, как часто бывает с теми, кто тронут проказой безумия».
Паства взирала на меня с непониманием и отвращением. Марта побледнела, Агата закрыла лицо фартуком. А Майкл, как ни в чем не бывало, чесал бороду.
«Да, друзья. Ваш сосед Майкл неизлечимо болен душой. Его сын погиб на полях Великой войны семь лет назад. Как мне стало известно, наш шеф практически не поддерживал связи с ним, а узнав о его гибели, повредился рассудком. Не в силах принять волю Господа и раскаяться в ошибках молодости, Майкл, упорствуя в грехе неверия, вообразил, что сын его жив. И сила его воображения столь велика, что все вы поддались ей. Сына Майкла не существует».
Безмолвный вздох прокатился по столовой. Утратив дар речи, все замерли, воззрившись на Майкла.
Старик поднялся в свой немалый рост, хохотнул с презрением.
«Да вы спятили, молодой человек. По-вашему, Себастьян исцелил себя сам?»
«На все воля Божья, — ответил я смиренно. — Все мы смертны, и вечная жизнь возможна лишь в Царствии Его. Надо отпускать тех, чей час пробил!»
«Тьфу на вас! — выкрикнул взбешенный Майкл. — Жизнь — она одна, ее нужно жить, а не готовиться к смерти!»
Он развернулся и вышел прочь.
Ужин прошел в гробовом молчании. А перед отходом ко сну Альберт доложил мне, что Майкла нигде нет. Безумный старик ушел в метель.
Я был разбужен в третьем часу пополуночи до крайности взволнованной Мартой: Себастьяну стало плохо. Наскоро одевшись, я побежал к умирающему. Он задыхался, царапал себе грудь и с трудом мог говорить.
Телефон по-прежнему не работал, вызвать доктора Хуберта было невозможно. Несмотря на присутствие рыдающей Марты, я чувствовал, что остался один на один со смертью. Буря неистовствовала, швыряя в окна комья снега, дрожали рамы, Дом стонал, и хрипел Себастьян. А в ледяном аду одиночества сейчас, возможно, умирал Майкл.
Я взял Себастьяна за руку и горько пожалел о том, что забыл Книгу.
Но слова молитвы я помнил наизусть. И я начал молиться.
«Не надо… — просипел Себастьян. — Пожалуйста… Позвоните сыну. Позовите его».
Я не нашел в себе смелости отнять последнюю надежду. Мне самому хотелось в эти страшные минуты сделать хоть что-нибудь. Но я был бессилен.
«Петер, — всхлипнула Марта. — Позвони. Позвони ему, пожалуйста».
С тайным облегчением я вышел из комнаты и вернулся в кабинет. Переведя дух, я сел за стол. Мысли мои путались, а перед глазами маячило эбонитовое надгробие телефонного аппарата.
Дорогой Наставник. Только вам я могу рассказать о том, что случилось дальше. Вот уже два года, как вы покинули этот мир, а я продолжаю писать вам — своему другу — письма. Лишь с вами я буду честен до конца.
В дверь поскреблись, и Марта робко просунула голову. Под ее умоляющим взглядом я снял рожок и поднес его к уху.
«Соедините меня с сыном Майкла, — сказал я в мертвую тишину оборванных проводов. — Он срочно нужен. Себастьяну плохо».
И в бесконечно долгую паузу мне искренне захотелось, чтобы он ответил. Чтобы кто-то прогнал смерть из Дома.
«Я буду», — ответил Сын.
ЕФИМ ГАМАЮНОВ
ШЕСТЬ ДНЕЙ ЛУННОГО КОТА
