брошенных детей они не убивали, а оставляли в маленьких, сложенных из камней домиках. Загадка вообще-то большая, почему они своих детей бросают? Раньше считалось, что неандертальцы как раз очень заботились о малолетних сородичах. Сначала решили, что дети больные были, не выжили бы в племени, но — нет. Вполне жизнеспособные оказались. У Талки, по крайней мере, никаких патологий. Кто-то, наоборот, предположил, что они самых здоровых оставляли. В жертву, мол, приносили в благодарность богам, раз племя чудесным образом оказалось в таком богатом дичью новом месте.
— Зачем она это сделала, зачем?! — по-прежнему причитала Анна.
Мне-то понятно, зачем… Прогрессорша юная! Дескать, как же так, Кир, мы в тепле, чистоте и сытости умные книжки читаем, а там, на острове, живут в каменном веке, в диких первобытных условиях. И вообще, нельзя, Кир, таких же людей, пусть и другого вида, держать в заповеднике, как животных! Может, Кир, их еще в зоопарках будут показывать?! Я ей объяснил, что если просто забрать неандертальцев с острова, поместить в теплые дома, кормить полноценным диетическим питанием, вот тогда они точно превратятся из людей в тупых животных. И она, наверное, стала придумывать, как ей вернуться в свое племя и учить остальных колесу, земледелию, грамоте и астрономии!
Хотя, конечно, что-то надо делать с нашими неандертальцами. В принципе, они были восприимчивы к внешнему влиянию. За те пять тысяч лет, пока контактировали с кроманьонцами, много чему от них успели научиться — обработке кости, наскальной живописи, музыке, вероятно, даже. На острове пытались проводить «культурную программу». Правда, вся она пока сводилась к нескольким случаям «немого обмена» — неандертальцы забирали оставленные им раковины с красками или костяные рыболовные крючки и клали взамен вяленое мясо или туесок сушеных ягод. Классический способ стимулирования развития социума каменного века. Только первобытный прогресс растягивается на тысячелетия! Как смириться с таким при нашей скорости жизни, когда десять лет — уже целая эпоха?!
Так что пока адаптация неандертальского человека к новому для них миру происходила только, так сказать, в индивидуальном порядке. Этим занимались мы — те, кто взял на воспитание неандертальских подкидышей. Моя Талка из них — первая, самая старшая. С одной стороны, растить этих первобытных мальчиков и девочек было чертовски сложным делом, ведь все наши электроприборы и вся химия оказались для них крайне опасными. А как прикажете справляться без них с простейшей, казалось бы, бытовой проблемой вроде стирки?! Зато, с другой стороны, воспитанники наши были такими замечательными, такими талантливыми! И ведь, если кому и решать в будущем судьбу неандертальцев, — только им, детям своего племени, получившим знания современного человечества. Но сначала детям надо вырасти! И поумнеть!
Над нами наконец завис, снижаясь, флайер.
— Я тоже лечу! — вцепилась в руку Анна.
— Хорошо, подброшу тебя до Качуга…
— Нет, я полечу с тобой на остров! Девочку спасать от этих твоих первобытных людоедов!
Флайер высадил нас на границе закрытой для полетов зоны. Пришлось идти пешком десять километров по галечному пляжу. Было тяжело, особенно для Анны, но мы все-таки успели. Талка еще не спустилась с высот Приморского хребта, видимо, отдыхала после ночного марш-броска на стоянке. Там ее и заметили с орбиты тепловизором. Я напряженно вглядывался в покрытые клочками мха сумрачные скалы над нами. Где она собиралась выйти к берегу? Везде крутые, почти отвесные обрывы. Нет у нее другой дороги, кроме этого вот распадка!
Настойчиво попросил Анну остаться внизу, а сам полез вверх по склону. Взбирался, поскальзываясь на мокрых камнях, цепляясь руками за колючие ветки стланика. Только при встрече не заругаться! Рассмеюсь и все обращу в шутку, дескать, в следующий раз пусть меня с собой возьмет ночью по горам бегать. И пообещаю свозить на остров. Пора ей, в самом деле, родичей повидать. Где же она? Вроде должен уже до нее дойти. Я оглянулся, успокаивая дыхание. За моей спиной сверкал на солнце хрустальный простор Малого моря. А за ним простирался наш остров. Темный лес перемежался на нем с обнаженными красными скалами, желтоватой песчаной степью. Отсюда, с высоты, остров был виден целиком — от северного мыса Хобой с еле заметным дымком неандертальской стоянки до южных Ольхонских ворот, где располагался лагерь палеоэтнографической экспедиции, замаскированной под поселение кроманьонцев.
Вдруг вверху негромко хлопнуло, и что-то на миг заслонило солнце, стремительно, с легким шуршанием пролетев над головой. Я даже присел невольно. Потом заметил треугольную тень, скользящую вниз по склону. Поднял глаза. В воздухе парил дельтаплан. Вот для чего Талке моя палатка понадобилась! Дельтаплан летел уже над водой, уходя все дальше и дальше от берега, все более удаляясь в сторону острова. Эх, Талка, нарушила ты запрет показывать неандертальцам летательные аппараты! Ну ничего, может, они примут твой дельтаплан за огромного кондора. Только долети! Только не упади, изобретательница моя!
Мы шли впятером — я, Анна, начальник экспедиции профессор Гаусс и два его сотрудника. Все одеты как положено — меховые куртки и штаны, украшенные костяными бусинками. На ногах — расшитые цветными нитками мокасины, в руках — легкие копья и копьеметалки, за поясом — бумеранги из полированного дерева. Одна Анна с несчастным видом несла корзину с дипломатическим угощением — копченым омулем. Я пошел бы без Анны, но за нее заступился профессор Гаусс. Он считал, что Талку будет легче уговаривать в присутствии женщины. Девочка была на острове уже неделю и, насколько мы могли судить по съемкам с дальнего расстояния, неандертальцы ее к себе приняли. Сегодня несколько из них неожиданно двинулись к экспедиционному
