Джинкс уставился на нее. Лиц он не забывал никогда.
– Коли хотите, так садитесь, – предложила женщина. – А то, пока вы стоите, тут повернуться негде.
Кроме нее в хижине обнаружились девочка лет трех и лежавший на топчане в углу мужчина.
Джинкс и Эльфвина присели у очага, скрестив ноги, чтобы занимать поменьше места. Капли дождя залетали в дымоход и шипели, попадая в огонь; задувавший в трубу ветер наполнял хижину клубами едкого дыма.
Ривен протянул к девочке руки, улыбнулся:
– Здравствуй, принцесса.
Девочка отбежала и спряталась за материнскую спину, но тут же высунула голову и с подозрением уставилась на Ривена.
Джинкс перевел взгляд с женщины на лежавшего мужчину – и решил идти напролом:
– Ты не узнаешь меня, верно?
– Да с чего бы? Я с богачами отродясь не водилась.
И она перегнулась над его головой, чтобы помешать черпаком варево в висевшем над огнем котле.
– Ты моя мачеха, – сказал Джинкс.
Она уронила черпак в котел.
– Чушь! – и женщина, отбросив упавшие на лицо волосы, уставилась на Джинкса.
Тот ответил ей прямым взглядом.
– Ну, и как мне его теперь доставать?
Она протянула руку к каминным щипцам.
Чем объяснялся следующий его поступок, Джинкс не знал и сам, – возможно, ему не хотелось хлебать суп, в котором побывали покрытые пеплом щипцы; возможно – и более вероятно – хотелось заставить мачеху хоть как-то отреагировать на него. Сказанное им только что нисколько ее не заинтересовало.
Так что он встал, заглянул в булькавшее, окутанное паром варево, разглядел плававший среди кусков тыквы и капустных листьев черпак и поднял его в воздух. Теперь Джинкс справлялся с этим гораздо лучше, он вообще заметил, что вне стен каменного дома Симона магия дается ему с большей легкостью. Черпак легко пробил воду, поднялся и замер в нескольких дюймах над котлом. Все не сводили с него глаз. Джинкс натянул на ладонь рукав, взял черпак и протянул мачехе.
Та приняла его, ойкнула и уронила на пол.
– Извини. Он горячий, – сказал Джинкс. Ему вовсе не хотелось, чтобы она обожглась. Честно. Наверное.
Он вообще не очень-то понимал, какие чувства она у него вызывает.
Джинкс оглядел ее саму, всю ее семью. Латаная одежда, лишившаяся красок не один год назад, когда ее носили совсем другие люди, теперь, может быть, уже умершие. Джинкс вдруг сообразил, что находится среди людей, которые в жизни своей новой одежды не видели.
– Я так понимаю, ты снова замуж вышла, – сказал он. И, услышав, как тихо ахнула, а после шикнула на него Эльфвина, понял, что снова допустил грубость. Надо постараться овладеть собой, изгнать из головы неучтивые мысли. Как-никак эта женщина – Коттавильда – укрыла их от дождя.
– Ты чародей, или эльф, или кто? – спросила она и, попятившись к топчану, села рядом с мужчиной. А затем посмотрела на Эльфвину – как женщина на женщину – и спросила: – Кто он?
– Слуга чародея, – ответила Эльфвина.
Коттавильда и ее муж съежились от страха.
– Не стоило говорить им это, – пробормотал Джинкс.
Эльфвина бросила на него извиняющийся взгляд.
– Какого? Костоправа? – спросила Коттавильда.
– Нет, злого волшебника Симона, – сообщила Эльфвина.
– Ты хоть что-нибудь не выболтать можешь? – рявкнул Джинкс, уже не думая ни о какой учтивости-неучтивости. Вот балаболка!
– Не могу, – ответила Эльфвина.
– Я твой пасынок, – сказал он Коттавильде. – Джинкс. Помнишь меня?
Он сознавал, что стал в этой лачужке главным, центром внимания. Ривен сидел у стены, держа на коленях девочку, которую все-таки подманил к себе.
– Ты и близко на него не похож. Он был махоньким сопляком.
– Ну, так это давно было. Я вырос. – Женщина, похоже, виноватой себя не чувствовала. Ни в чем. – А помнишь, как вы бросили меня, оставили умирать в Урвальде?
– Да ни в жисть бы я такого не сделала! – и Коттавильда решительно покачала головой. – Я бы тебя продала.
