Костоправа расплющились, словно прижавшись к стеклу.
– Думаешь, это меня удержит? – спросил Костоправ.
Симон гневно смотрел на него.
– Ты делал с ним что-нибудь? Помимо того, что столкнул с обрыва? Что-нибудь с его жизнью – такое, о чем мне следует знать? Лучше скажи сейчас.
– Иначе – что?
«Да уж, – подумал Джинкс, – когда чародей болтается в воздухе на сломанной веревочной лестнице, да еще и окружен незримой стеной, но при этом способен дерзко спросить „Иначе – что?“ – это, хочешь не хочешь, а производит впечатление».
– Иначе я оставлю тебя здесь помирать с голоду, – ответил Симон.
– Задумано неплохо, Симон, – похвалил Костоправ. – Но ты просто-напросто не можешь позволить себе это.
– Смотри не просчитайся.
– Ты вспомни, что у тебя в бутылке. На мальчишку тебе больше рассчитывать нечего, верно? Я только потому спрашиваю, что провел с ним некоторое время. Чародеем он был бесталанным, ведь так?
– Просто скажи, делал ты с ним что-нибудь или не делал?
«Если учесть, каким он меня только что видел, – подумал Джинкс, – вопрос этот выглядит несколько странно».
– Боюсь, тебе придется выяснить это самостоятельно, – ответил Костоправ.
– Попробую, – сказал Симон. – Так или иначе, а я еще вернусь.
– И девицу с собой приводи, – согласился Костоправ. – Она всегда будет здесь желанной гостьей.
Над Урвальдом Джинкс никогда еще не летал.
Он увидел лес как бесконечное зеленое пространство похожих на облака древесных крон, расходящееся во всех направлениях к горизонту. Взлетел повыше, – горизонт отдалился, – однако ни одного места, лишенного деревьев, такого, где могли бы жить короли, все равно не нашел.
Джинкс ощущал упоительную свободу.
Он пронесся над рекой и увидел, как Костоправ медленно и трудно поднимается по стене обрыва. Джинкс полетел назад, на поиски своих друзей. Они шли по тропе, печальные и безмолвные, и Джинкс заскучал и снова вознесся над Урвальдом.
Когда наступила ночь, древесный простор оделся тенью и потемнел, очерченный лишь серебром звездного света. Словно какие-то узы связывали Джинкса с деревьями, и он вдруг осознал, что может слышать через них всю укрытую далеко внизу паутину корней.
Ужас так и остался здесь. Конечно, следовал за Ривеном – с его разговорами о рубке леса и продаже древесины в Самарру. Однако проникал он сюда и извне, сквозь невидимые отсюда границы Урвальда. Кто-то валил деревья на самом краю леса. И Джинкс понял, что в сознании Урвальда это тоже связано с Ривеном, – что ему дана власть расширить вырубку и распространять ее до тех пор, пока от Урвальда ничего не останется.
Деревья скорбели об этом, как скорбели они и о Джинксе.
Разве не должен он был, умерев, попасть… ну, куда-то в другое место? Увидеть похищенную эльфами мать, убитого волколаками отца?
Куда после смерти отправляются люди? Вроде бы никто, кроме него, над вершинами Урвальда не летает. С другой стороны, пытаясь оглядеть себя, он ничего не видит. Или от него остались только глаза? Но тогда здесь должны плавать и чьи-то еще глаза.
Последняя из плененных Костоправом жизней давно улетела. Джинкс не знал, куда они направились, да, собственно говоря, и следовать за ними никакого желания не имел.
Он улетал все дальше и дальше, надеясь найти кого-нибудь из умерших. С такой высоты напасти Урвальда не разглядишь. Где-то среди деревьев таились тролли, огры, волколаки, но где – отсюда не скажешь. Отсюда и прогалины-то толком не видны.
Всё и вся здесь было Урвальдом. И Джинкс не чувствовал одиночества, потому что был связан с каждой его частицей.
Но вдруг эта связь прервалась, потому что на Джинкса накатила паника – он напрочь перестал понимать, где находится. Не знал даже, летел ли он от своего тела на восток или на запад, на север или на юг – и долго ли, и как далеко забрался.
Может, это было совсем уже и не важно, однако чувства Джинкса говорили ему иное. Он хотел знать, где его тело, куда оно направляется и где ему самому надлежит быть.
Восход солнца застал его врасплох. Небо полиловело, потом стало золотисто-розовым. Над горизонтом проглянула полоска алого серебра, вскоре выросшая в огненный шар, и птицы засвиристели и радостно раскричались, празднуя его появление. Джинкс никогда еще такого не видел и понял теперь, почему Ривен скучал по восходам.
Солнце избавило его от паники, он успокоился и снова стал слышать деревья. Используя нить их мыслей как путеводную, он отыскал тропу, по которой шли, сопровождая его тело, четыре человека.
