на экзогеологах – которые во время прогулок в вездеходах или шаттлах намеренно отказывались от защитных скамандеров.
Примерно так же, как это было и сейчас… Для того чтобы жить Марсом; дышать им и разглядывать его красоты; и по мере сил странствовать по его безлюдью. Пока – по безлюдью… И находить на его дорогах, все еще едва обозначенных, – извечное продолжение дорог Земли.
«Экзогеологи – это и есть самые настоящие марсианские сталкеры… За нами не пропадешь», – внезапно вспомнились Эстелле слова кого-то из «митрийцев», прозвучавшие над ней с порога – сразу же по ее прибытии на станцию. И было это то ли напутственное заклинание, а то ли пророческое приветствие.
И вот теперь, похоже, она оказалась этим сталкером сама – хотя и не знала, что это случится с ней так быстро…
А случилось это действительно нежданно-негаданно: в то самое мгновение, когда привычные ориентиры Риберийских скал вдруг потеряли за обзорными цитразолитово-волоконными «окнами» шаттла свою устойчивость.
Их изломы вдруг тревожно всколыхнулись и ринулись куда-то далеко вниз, словно бы увлекая за собой желтовато-дымчатые облака. А над ними, над этими облаками… И на интраграмме у Становского тоже… Мглистое небо в той стороне, где должна была быть Элинорская долина, вдруг странно просветлело – как в самый ясный и солнечный земной день. И стало каким-то невыразимо глубоким: каким оно бывает лишь тогда, когда утро еще лишь едва теплится над каким-нибудь исполинским каньоном. И там, в этом мареве – и отраженное на интраграмме сразу в нескольких инвариантах, – людям наконец и явилось то, за чем они прибыли в долину.
– Ретроградное свечение… – произнес Становский, изумленно отслеживая на интраграмме показатели высот, и вправду, совсем небольшие. – Темпоральное смещение дня и ночи…
– Эстуарии! – воскликнул пораженный Дэн; втайне обрадовавшись, должно быть, тому, что со сканирующих маячков их шаттла ретрансляция велась прямо в метасеть. – Я узнаю лептонейтринный Сирион… И Денеб!
– Пытаюсь выровнять шаттл… Пытаюсь выровнять шаттл… – вместо доверительного одобрения в словах Эстеллы вдруг услышал он отчетливо тембрированные реплики бортовой виртуальной геады. – Утечка топлива в двигателях… Дестабилизация энергосберегающих систем… Нарушена сверхпроводимость твердотопливных элементов…
– Она хочет сказать тебе, Дэн, что у нас за спинами полыхает «сирионское пламя»… Снижайся! – коротко приказал ему Становский.
«Сирионское пламя»… Так говорят, когда горят трансурановые энергореакторы… – сразу спохватилась Эстелла. И, повинуясь тревожному предчувствию, оглянулась в ту сторону, где за цитразолитовыми «оконцами»-гальвапентерами видна была часть трехуровневого крыла. Обычно край крыла мягко светился сквозь прозрачное цитраволокно «оконца», но сейчас… Сейчас оттуда попросту вырывались языки пламени. И, возможно, это-то и позволило шаттлу вдруг непредсказуемо набрать высоту.
– Снижаюсь прямо на ледник. В ледяную крошку озера. Туда, где очень-очень холодно… – немедленно отозвался Дэн.
Но не успел еще он довершить сказанного, как шаттл утратил энергостабильность – и произвольно завертелся в воздушных потоках, которые стали уносить его к ступенчатым увалам и пропастям Элинорской долины.
И интраграмма вслед за этим с шипением погасла; словно опущенное в воду раскаленное добела железо, такой был звук… Как бы давая тем самым понять, что управление шаттлом теперь возможно было лишь в тех режимах, которые существовали во всех обычных экспедиторских фоветтах.
– Да оставь же ты ее, эту геаду… Переходи на внесистемное энергоснабжение! И на ручное управление! – приказал Становский Дэну.
– Слушаюсь, кэптейн… – съязвил Дэн, тотчас буквально навалившись на штурвал, чтобы остановить вращение.
Так, как будто бы в представлении Эстеллы – экзогеологи, вроде Дэна, должны были казаться куда более сведущими людьми, чем археологи, одним из которых и был Становский.
Но, как бы там ни было, а Дэну все же удалось выровнять шаттл и направить его обратно к Риберийским скалам; хотя и ясно было, что помешать его вынужденному снижению было уже невозможно.
«Хорошо еще, что страховочные ремни успели сработать вовремя», – подумала Эстелла. Вошли в пазы, как влитые… А иначе она бы наверняка вывалилась из громоздкого сиденья-адаптера, даже не успев опомниться: после того, как скорость полета шаттла сделалась невысокой. И, после этой небольшой встряски, она вновь услышала беспечный голос Дэна:
– Кстати, док, геады в шаттле нет… Геада осталась на станции; а здесь, на борту – только одна из ее псевдокопий… Была. Прости, но это было все, что мне удалось выпросить нам в сопровождение. Людей много, а геада – одна; и для поисковых работ она всем бывает нужна…
«Геады нет, – с горечью подумала Эстелла. И значит – сейчас, в Риберийских скалах, они остались совершенно одни…»
А впрочем, обстановка на борту вопреки всему оставалась спокойной.
И пока Дэн пытался оправдываться, угрюмый Становский лишь пристально вглядывался туда, где завывала на одной из шкал геомагнитная роза ветров. Та, в которой шквальные потоки солнечного ветра преобразовывались в нестройные ультразвуковые импульсы, и в лигатурно-энтропическое потрескивание.
– Солнечные вихри… Вспышка на солнце, от которой атмосфера нас пока не защищает. Вот почему все утро было так ясно, – наконец сказал Влад.
И – из «кэптейна» и «дока» сразу сделался обычным, рядовым пилотом случайного экипажа и равноправным соучастником поисковой миссии.
