стоявшим на старте, – чуть ли не год приходил в себя по больницам и санаториям. Получил ещё кучу наград, однако в отставку не вышел. С почётом дослужил своё в авиации, покинул её генерал-лейтенантом. Жил на подаренной правительством даче в Барвихе. Выпустил книгу воспоминаний. И вдруг – такой человек! – обретается в глуши, на разорённой ферме, с чёрт знает откуда взятым пистолетом (не сдал служебный?); дошёл до того, что шантажирует водителей, пробираясь в деревню Баклановку, от которой всего пара вёрст до разъезда на железной дороге. То есть хочет забраться ещё поглубже. Зачем? Почему? Поневоле любой удивится…
Я вспомнил, глядя на него. Один из моих коллег по отделу во время «корпоратива» в честь двадцать третьего февраля сказал, набравшись: «Ещё один стакан, и я мёртвый. А как говаривал капитан Флинт, мёртвые не кусаются…» Невесть почему, дурацкая фраза всем запомнилась. И теперь у нас время от времени поминали легендарного пирата…
– А я так и не понял тогда, как они выглядят, – неожиданно сказал Махонин. Сильно покрасневшие, блёклые глаза его подплывали влагой; голова чуть подрагивала на старческой шее с торчащим кадыком. Не тебе бы бегать, подумал я. Вон какой стал, герой…
– Кто – они, Павел Дмитрич?
– У вас есть что-нибудь… пожевать? – без связи с предыдущим спросил он. В голосе звенели молящие нотки. – Второй день… невольно вспомнишь, как – тогда, там…
– В Космосе? – усмехнулся я. Он печально покивал. – Всё у меня есть, дорогой! И хлеб, и, так сказать, к хлебу…
Для удобства мы перебрались на заднее сиденье машины. Я достал из сумки пакет, развернул, расставил и разложил между нами весь свой запас. Сидим по-семейному, Господи ты боже мой, – кто бы поверил… Махонин откровенно глотал слюну, глядя на мои примятые бутерброды с бужениной, солёные огурчики; на флягу, к которой я присовокупил две никелированные стопки.
– Разве за рулём… вам можно?
– Ради такого случая? Ничего, как-нибудь отболтаемся.
Несколько секунд он подозрительно смотрел на меня, очевидно, взвешивая, не стоит ли ему, беглецу, всё-таки бояться человека, который столь явно пренебрегает правилами дорожного движения. Потом, то ли сообразив, что деваться некуда, то ли под действием сосущего голода, вздохнул – и взял бутерброд.
– Извините, я сначала хоть кусочек… а то водка сразу свалит.
Я не возражал.
Двенадцать лет назад полковник Махонин возглавлял экипаж, привезённый российским кораблём «Русь» на недавно собранную на орбите МКС «Гелиос». Он был опытным лётчиком-космонавтом, участником уже двух запусков, а под началом у него состояли пятеро интеллектуалов, лучших физиков из разных стран. Прессу обошёл парадный снимок: бриллиантовая пятёрка перед отлётом, уже в белых неуклюжих скафандрах, но без шлемов, каждый с флагом своей страны на рукаве. Двое из них нобелевские лауреаты – седой, похожий на грустного спаниеля, негр и рыжая аскетичная леди, оголившая в улыбке даже дёсны. А посередине стоит с гордым видом, выпятив грудь и подняв подбородок, полковник авиации, Герой России Махонин. Он тогда был шатеном, и залысины только намечались.
Светила физики отправились на станцию, чтобы собрать там установку, равных которой ещё не было, – компактный линейный коллайдер, КЛК. Наследница чудовищных ускорителей, с их многокилометровыми тоннелями в толще гор, с электромагнитами весом в товарный поезд – машина эта обладала массой не более тонны, однако могла разгонять частицы с ещё невиданной силой. Секрет такой миниатюрности крылся во внезапном открытии одного венгерского ядерщика… Впрочем, Махонин в ускорителях заряженных частиц не отличал уха от рыла – ни до полёта, ни во время него, вопреки всем объяснениям «яйцеголовых», ни тем более после. Он сам признавался газетчикам в своём дремучем невежестве. Зато – без сучка, без задоринки довёз все эти супермозги с их суперустановкой до спутника, идеально пристыковал корабль.
Трое членов экипажа МКС, ожидавших на орбите – француз, сириец и мальгаш, – тоже в ускорителях ничего не петрили, зато были прекрасными механиками и помогли быстро, гладко собрать все узлы. Я видел установку на фото в Интернете. Сложно-стройная, вся вытянутая вперёд, сужавшаяся в длинную и толстую серебристую иглу, она чем-то напоминала птицу, готовую клюнуть. Перед клювом-иглой ставили неподвижную мишень, из которой, по идее, потоком разогнанных частиц должны были вышибаться неведомые науке основные кирпичики бытия. Причём для полного успеха этой операции требовалось вынести КЛК за атмосферу, в космическую пустоту.
Что именно выклевала птица, я узнал двенадцать лет спустя, пия водку с Махониным на заднем сиденье собственной «Лады».
Поев и выпив, угревшись, он стащил с себя пальто. И вдруг вернулся к загадочному началу нашей беседы:
– А может, вообще никак не выглядят. Вроде, скажем, ду?хов…
– Кто не выглядит, Павел Дмитрич?
– Кто, кто… Конь в пальто! – С внезапной злостью он уставился на меня. – Я это ещё тогда рассказывал… во всех подробностях. Меня психиатры проверяли, нашли здоровым. Мой рассказ в таком, – указал глазами вверх, – в таком учреждении записан… Там же с меня и подписку взяли, о неразглашении. А я возьми да и брякни этому… Слегину. А он, видно…
Тут Павел Дмитриевич выразительно постучал костяшками пальцев по дверце машины. И сказал не без ехидства:
