послушать.
А умеючи слушать, много узнать можно.
Пашка слушать умел. Он застыл над озером, ловя неторопливый шепот волн.
– Валя, – наконец позвал он негромко, – Валь-валь-валь!
И снова прислушался.
Добрых пять минут или около того ничего не менялось. Волны мерно шуршали у ног Пашки, качая длинные ветки ивы, опустившие зеленые, искристые в лунном свете блесны листьев в черную воду. Но вскоре послышался плеск. А следом кто-то зафыркал, словно отплевываясь. И из-под листвы вынырнула широкая змеиная голова. Большая, не в пример больше Пашкиной. А следом неловко вывалилось на берег чешуйчатое тело.
– Валя. – Пашка нагнулся, потрепал чудовище по скользкой голове. Валя прикрыла глаза кожистыми нижними веками – зажмурилась от удовольствия.
– А я тебе печеньица принес, – заворковал Пашка, доставая из кармана гостинец. Валя принялась извиваться всем длинным телом, ожидая лакомства, от нетерпения пошлепывая по заплеску разлапистым хвостовым плавником и гребя по песку короткими лапами. Ловко подхватила печенье на лету, на мгновение обнажив несколько рядов мелких белых зубов.
Пашка поставил перед ней кастрюлю, и Валя тотчас сунула в нее голову, захлюпала подкормкой.
– Ешь-ешь. – Павел присел на камень, задумчиво глядя на разлитый по воде лунный блеск.
– Давеча опять к туристам ходила, – прервал его мысли тихий женский голос.
Катя села рядом с ним на песок, укрыв наготу длинными зелеными волосами.
– Растет Валя, дядь Паш, – сказала она обеспокоенно, – вон уж в ней…
– Сто кило? – невесело пошутил Пашка.
– Да какое там, – отмахнулась Катя, запустила в песок перепончатые пальцы, ища камешек: кинуть в воду, разогнать безмятежных лунных зайчиков. – Вчера под самые палатки залезла. Хлеб у туристов поела на той стороне озера. Не могу я всякий раз морок наводить, как она безобразить примется…
– Тяжело тебе, Катя, – сострадательно пробормотал Павел, отвел от лица Кати изумрудные волосы, с жалостью глянул на запавшие щеки и жемчужные тени под большими водянисто-бирюзовыми глазами. – Еще немного потерпи. Под лед уйдете – куда она от тебя денется. Зимовку у ельника готовь – я присмотрю, чтоб вас не тревожили. А по весне Валя к истокам пойдет, а там вверх по реке. Вот и передохнешь.
Катя обняла руками плечи, так что чешуя на ее локтях и предплечьях вспыхнула серебром.
– Кабы мне еще русалочку, дядя Паша, – просительно начала Катя. – Я бы ее всему обучила… И не так тоскливо…
– И не думай, – Пашка погрозил пальцем. Катя опустила голову, снова завесив лицо волосами.
Встревоженная строгостью, прозвучавшей в голосе Павла, Валя подняла голову от кастрюли, уставилась круглыми желтыми глазищами. И гневная складка между рыжеватых Пашкиных бровей тотчас разгладилась.
– Поела? – спросил он ласково.
Валя помотала головой, отряхивая остатки отрубей на песок. Сунулась под руку – почеши, мол. Пашка рассеянно почесал темную чешую. И Валя тотчас развернулась и с плюхом ушла в воду. А уже через мгновение вынырнула, фыркнув, метрах в пятнадцати от берега.
– Вон как играет, – улыбнулся Пашка.
– Угу, – угрюмо отозвалась Катя, – доплещется. Увидит кто. Опять мне морочить?
Пашка приобнял русалку за плечи, прижал к груди, погладил по волосам.
– Бедная, бедная моя Катя. – Она приникла к нему, всхлипнула, готовясь заплакать.
– А топить все равно не дам, – продолжил он строго. И Катя тотчас перестала всхлипывать, обиженно надулась. – Хочешь, в деревню приходи. В колодце посидишь, послушаешь, как бабы будут песни петь.
– В прошлый раз ведром по голове ахнули – тоже мне веселье, – отозвалась Катя хмуро.
– Так то в прошлый, – усмехнулся Паша. – Я вчера сам в колодец мотор спустил. Прогресс. И никаких ведер.
– Ведром не тяпнет, так током… – проворчала вполголоса Катя, поднимаясь и медленно заходя в воду. – Всплыву кверху пузом и бегай по всему озеру сам за своей Валей.
Словно в ответ на ее слова, далеко, почти на самой озерной середине, плеснула Валька, и белый лунный огонь вспыхнул на ее чешуйчатой спине. Катя пожала плечами: мол, попомни мои слова.
– И что ты за брюзга… – отозвался Павел.
– А то, может, искупаемся, а, дядь Паш? – вдруг предложила Катя, зачерпнула перепончатой рукой горсть лунных искр. – Уж больно ночь хороша. Ласки охота.
Она улыбнулась тонкой русалочьей улыбкой, и Павел тотчас почувствовал, как с неудержимой силой потянуло в воду, аж кости заломило.
– Поди к туристам, ласкайся, – грозно ответил он, – потом поморочишь и дело с концом.
