Снасти поизносились? Берите, у нас ещё есть!
Парус лопнул в пути? Починим! А хотите, новый дадим?!
Передохнув, флотилия де Каюзака двинулась на север, к Сент-Кристоферу.
Можно себе представить торжество, с которым д’Эснамбюк высаживался на острове!
Он прибыл с новыми переселенцами (читай — новыми работниками на плантациях), а за спиной его грозно маячили пушки эскадры. Знай наших!
Надо ли говорить, что Эдварду Уорнеру пришлось кисло?
Правда, Жан де Баррада, сьер де Каюзак, не показал себя жёстким и беспощадным карателем, хоть и потребовал грозным голосом вернуть французам отобранные у них земли.
Уорнер злобствовал, оставаясь один, приторно улыбался и юлил на встречах с де Каюзаком.
И тянул, тянул время, дожидаясь, когда же король Англии пришлёт корабли в подмогу, дабы посчитаться с лягушатниками. Но горизонты были чисты…
Де Каюзак ждал долго.
Неделя прошла, а ответа на его ультиматум не поступило.
Вторая пошла, и тут терпение у генерала флотилии лопнуло — Жан де Баррада решил действовать.
«Труа Руа», «Нотр-Дам», «Интендант» и «Дофин» с «Эглом» объявились на рейде Форт-Чарлза, где стояли пять английских флейтов.
Никто уже точно не скажет, кто первым открыл огонь, хотя колонисты уверены, что первые выстрелы по французской флотилии сделали орудия форта.
А тут и британские корабли поддержали сухопутных канониров.
И пошла веселуха…
Чуть ли не тридцать человек скосили английские ядра на «Дофине», разрывая человеческие тела и ванты с одинаковым успехом и лёгкостью.
Пострадали не только простые моряки, пушкари и младшие офицеры — ядро снесло полголовы самому капитану Мориньеру-Понпьеру, старому пирату, славному своими победами.
За три часа сражения флагман потерял всего четырёх матросов, зато дыры в борту зияли такие, что даже в лёгкое волнение вода станет захлёстывать в трюм.
На «Интенданте» полегло десять человек, но «Дю-мэ» с «Ломбардцем» доказали, что не зря хаживали в Вест-Индию, устраивая корсарские набеги, — французские пушки стреляли метче, а палаши были острее.
Лишь один английский корабль сумел уйти, остальные легли на дно или сдались на милость победителя.
Всё, карты Эдварда Уорнера были биты.
Следующим утром к борту «Труа Руа» причалила барка Уорнера с белым флагом. И что бы вы думали?
Англичанин с непристойным нахальством выразил своё «фи!» Дескать, что это за стрельбище?
Как можно применять грубую физическую силу к мирным английским плантаторам?
Де Каюзак, смягчивший свой нрав за ночь, не стал грозить Уорнеру виселицей, а снова потребовал по-хорошему вернуть захваченные земли французам.
Тот стал ныть, что сам-де ничего решать не может, нужно-де послать корабль в Лондон, пусть король сам решает, как тут быть, а он человек маленький.
Надо полагать, Жан де Баррада снова рассердился, и Уорнер не стал дёргать тигра за хвост, смирился — и попросил отсрочки в пять дней.
«Жду вашего ответа до завтрашнего утра!» — ответил де Каюзак.
Что было делать Уорнеру? Английские корабли так и не появились…
И утром он принял все условия ультиматума.
И новый договор подписал, и даже выпил с де Каю-заком за здоровье королей.
А де Баррада, радуясь, что не нужно применять крайних мер, изгоняя англичан с острова, устроил салют из пушек…
И оба моста, перекрывавшие Каньон-дель-Оро, и хижины для невольников, и здания гарнизона — всё сгорело, всё превратилось в угли.
Зато мути в реке поубавилось — сырая золотоносная порода сохла в желобах, а течением сносило осадок.
Убитых корсарами стражников и растерзанных индейцами надсмотрщиков никто не хоронил, а разве сами испанцы предавали земле истребляемых краснокожих? Каков привет, таков ответ.
