сообразил, что расстался.
Придя к такому решению, Никита Борисович немного поспал, а потом отправился в хорошую по нашим временам гуслярскую городскую библиотеку, где выписал все нужные книги по генетике, психологии детского возраста и биологии.
Он отложил первую встречу с ученым на неделю, за которую, будучи человеком неглупым и кое-как образованным, прочел немало чужих трудов и выучил множество иностранных слов.
В следующую пятницу он с раннего утра следил за профессором Минцем.
Сначала пошел за ним в булочную, потом на почту, постоял в очереди в сберкассу и окончательно настиг Льва Христофоровича, когда тот со свежими газетами в руках уселся на лавочке над рекой Гусь и принялся за чтение.
Никита Борисович сел на ту же лавочку и тоже стал читать газету.
Подходящий момент наступил, когда мимо них пробежала небольшая стайка воспитанников детского сада, которых руководительница почему-то привела на тот обрыв.
Глядя на спины детишек, на белые панамки, Никита Борисович как бы случайно, как бы бесконтрольно произнес:
– Странно наблюдать это невооруженным глазом.
Минц не обратил внимания. Он читал о событиях в Афганистане.
– Дети, дети, – громко вздохнул Никита. – Какие они разные!
Минц кивнул, но не ответил.
– А вы как думаете? – Никита перешел в наступление.
Минцу было некуда деваться.
– Угу, – сказал он. – Разные.
– И чем это объясняется?
Минц понял, что от навязчивого молодого человека угуканьем не отделаешься. Поэтому он сказал:
– Генетикой.
– Ах, как точно! – обрадовался молодой человек. – Как это славно и целенаправленно. Я вот смотрю на детей и замечаю, что они в пять лет уже готовые характеры. Не так ли?
У Никиты эти слова прозвучали со странным английским акцентом, но профессор этого не заметил. Он вдруг услышал слова единомышленника. Как славно – такой молодой, а уже думает!
– Вы совершенно правы, – сказал Минц. – Я тоже об этом размышлял и пришел к некоторым выводам.
– К каким же, если это не засекречено?
– Еще чего не хватало! Так бы я и позволил им секретить!
Случайно Никита Борисович нажал на самую чувствительную клавишу в клавиатуре минцевского сердца.
Минц не выносил секретов. И секретности. Иначе бы он, а не другие академики, изобрел водородную бомбу и получил бюст на родине героя. И жил бы он не в захудалом Великом Гусляре, а в престижной Черноголовке. Или даже в Пущине.
Но у Минца всегда был тезис: «Вы хотите меня засекретить? Скорее вы засекретите Северный полюс!» – «Уже засекретили»! – лгали соответствующие товарищи.
– Любой любознательный человек, – продолжал Минц, яростно сверкая очками на своего молодого собеседника, – может ознакомиться с результатами моих последних опытов. Было бы желание.
– У меня есть желание! – поспешил откликнуться Никита Блестящий. – Больше того, я хотел бы вам помогать, Лев Христофорович, помог бы получить наконец Нобелевскую премию!
– Вот это лишнее, – отмахнулся Минц.
Потом насторожился.
Все-таки он был проницательным человеком.
– Откуда вам известно про Нобелевскую премию, мой дорогой коллега? – спросил он.
– Ниоткуда, – нашелся Никита. – Я подумал, что вы достойны этой награды.
– Почему?
– Таковы масштабы! Человеческие и научные. Даже не зная о ваших трудах, даже не погружаясь в глубины вашего научного поиска, я всей шкурой ощущаю, что нахожусь рядом с гением. Простите меня за прямоту, Лев Христофорович.
– Лукавишь, ах лукавишь! – заявил Минц, но утешился.
Любому из нас приятно, когда его именуют гением, даже если к этому нет никаких оснований. А ведь у Минца такие основания есть.
Так Никита Борисович вошел в дом доверчивого Минца и даже фактически стал его доверенным лицом в программе «Генерал за три года!». Из чего вы
