тут же отдавал ему избыток своей доброты или щедрости. Он получал решительность, а отдавал Армену сомнения. Взял у Грицко жестокость, а подарил доброту. Взамен бережливости внедрил в Раису бескорыстие. Но не целиком, не полностью… В каждом осталось что-то от прежнего.
– А ты не боялся, Христофорыч, что Гамлет станет садистом или скрягой?
– Качества еще ничего не значат. Жестокость зависит от сути человека. А по сути своей Гамлет человек хороший. Ну, впитал он в себя чужую жестокость, а в его мозгу она стала разумностью, сдержанностью…
– А другие получили от Гамлета…
– Армен впервые в жизни усомнился в том, чем он занимается, а Грицко пригрел щенка. Раиса станет неплохой подругой гению. Я надеюсь…
– Погляди! – ахнул Удалов, на минуту забывший о Гамлете и его брате. – Смотри на мерседес!
Они как раз проходили мимо мерса, принадлежавшего Ираиде Тихоновне и купленного на ее скромную зарплату. Умеет же человек экономить!
И увидели, как шустрые крысы повесили на ручку дверцы маленькую белую табличку.
На табличке был череп, скрещенные кости, портрет Ираиды, вполне узнаваемый – с паспортной фотографии, – и было написано: «Вход воспрещен».
– Очень перспективное направление в борьбе с грызунами, – сказал Минц Удалову. – Гамлет показывал мне опытные образцы. Одного не понимаю: почему крысы сами занимаются развешиванием?
– Погоди, – остановил его рассуждения Удалов.
Из Гордома, завершив рабочий день, вышла дама с начесом на голове, в строгом деловом английском костюме.
– Ираида, – прошептал Удалов. – Страшная фигура. Скоро ее посадят или изберут в Думу.
Невзрачная на вид женщина подошла к машине.
За ней, чуть пригнувшись, семенил чиновник Поликарпыч, молодой, да ранний предатель. Он на ходу наушничал.
Ираида Тихоновна отмахнулась от осведомителя и протянула руку к дверце машины, такого скромного мерседеса.
И тут увидела табличку.
Она очень рассердилась и попыталась табличку сорвать, но нечто невидимое остановило ее руку. Пальцы замерли в сантиметре от таблички.
Женщина стала быстро дышать и притоптывать правой ногой.
А табличка висела. Ничто ее не брало.
Поликарпыч изогнулся, принялся царапать дверцу машины, чтобы помочь начальнице. И хоть бы что!
Ираида достала из сумочки сотовый и принялась кричать в него:
– Милиция! Срочно наряд к Гордому! Нападение на мое лицо при исполнении спецзадания.
– Пошли отсюда, – сказал Минц. – А то наряд приедет, стрелять начнут, нас с тобой ранят.
Конечно же Лев Христофорович, как всегда, шутил, но Удалов не стал спорить и поспешил домой.
10. У нас героем становится любой
У ворот стоял Ю. К. Зритель и смотрел на Минца затравленным взором.
– Лев Христофорович, – взмолился он. – Я чувствую, что она меня покинет. Спасите.
Настроение у Минца было боевое. Ему надо было обязательно удивить мир научным подвигом, чтобы забыть об истории с мальчиком, не подвластным законам науки.
– Заходите, – сказал Минц, – и вкратце рассказывайте.
Удалов последовал за пожилым Зрителем.
– Я был убежден, – произнес Зритель, – что, когда оплачу ей игуанодоновые туфли, она проникнется. А знаете, что она сказала?
– Что же?
– Чтобы я не надеялся на ее милости. Что такой больной старик, как я, который мечтает о том, чтобы залезть под юбку юной красавице, не имеет права приближаться к женщине своей мечты.
– А вы приблизились? – спросил Минц.
– Я попытался. Но она, простите, женщина крепкая, плаванием занималась, на лошади катается каждое воскресенье. Она врезала мне под дых мощным коленом.
– А вы?
– Я попросил прощения, – вздохнул Зритель.
Его лысина, через которую поперек были поштучно протянуты седые волосы, покраснела и покрылась каплями пота.
– Значит, она уверена в своей красоте? – спросил Минц. И в голосе профессора прозвучало нечто подозрительное. Для тех, кто его знал. А для тех, кто не знал, ничего не прозвучало.
Задача была невыполнимой. Удалов понимал, что она невыполнима. Не давать же опытной женщине приворотное зелье!
