декорациями.
– Слава киберам! – саркастично воскликнула Айна. – Прогресс на месте не стоит.
– А что толку? – отмахнулся Фир. – Говорю же: год, если не больше, ни одного внешника не было. Но это никого не волнует, ведь шоу…
– Show must go on![2] – пропела, перебив любимого, Айна.
– Вот именно, – ничего не поняв, кивнул, тем не менее, сценарист.
Глава 2
Теонг открыл глаза и… ничего не увидел. «Ослеп!» – было первое, о чем он подумал. Да и как иначе, ведь даже если в спальню не проникает свет, то тепло, сохраненное предметами, он бы разглядел все равно. Все, что имеет температуру выше той, при которой замерзает вода, становится видимым любому зрячему тохасианину, это известно даже ребенку. Не могла же спальня за ночь застыть до отрицательных температур! Хотя… Теонг поежился. В спальне было определенно холодно. Очень холодно. Крылатые предки! Что же случилось?
Теонг приподнялся, и это простейшее действие далось ему с таким трудом, словно его голова и туловище были вытесаны из камня. «Неужели паралич стал захватывать и верхнюю часть тела?» – обдало тохасианина ужасом. Однако стоило ему подумать про свою болезнь, как он тут же вспомнил и все остальное.
Он вовсе не в спальне, он в камере! В анабиозной камере, которую построил отец, после того как коварный неизлечимый недуг вселился в единый мозг Теонга, в нижние его ответвления, и начал неуклонно двигаться кверху, сделав сначала неподвижными ноги, а затем и остановив одно из двух сердец. Возможно, раньше, в эпоху крылатых предков, во времена бесстрашных бойцов и гениальных ученых, населявших Тохас, с этим заболеванием справились бы в два счета, но сейчас… Могучие и гордые тохасиане выродились в изнеженных существ, они изменились не только физически, став хилыми и тщедушными, потеряв крылья, но и практически полностью забыли навыки и достижения своих предков, растеряли почти безграничные некогда знания. И, самое страшное, почти никому не было до этого дела. Наверное, вряд ли нашлась бы на планете даже сотня тохасиан, которая осознавала бы истинный масштаб трагедии. Одним из этих немногих был отец. Теонг с детства помнил сетования отца на то, что, построив «общество изобилия», гордые тохасиане превратились в безвольных, изнеженных и ленивых потребителей. «Вот увидишь, – говорил он сыну, – это приведет к полному краху тохасианской цивилизации!»
Однако хоть отец и ожидал самого худшего, надеялся он все-таки на хорошее. Верил все же, что тохасиане встряхнутся, расправят если уж не крылья – от тех остались лишь атавистические култышки на спине, – то хотя бы плечи, и когда-нибудь вернут себе былое величие крылатых предков. Да, конечно же он верил, иначе не стал бы затевать постройку анабиозной камеры для смертельно больного сына. Ведь именно в ней Теонг должен был дождаться того времени, когда тохасиане научатся лечить убивавшую его болезнь.
«Дождался! – вспыхнула в едином мозге новая мысль. – Но почему так темно и холодно?» Теонг судорожно поежился, поднял руки, чтобы обхватить себя за плечи, и… увидел в темноте очертания своих конечностей! Поднес одну ладонь ближе к глазам: да, вот они, шесть его пальцев. Пошевелив ими, он убедился, что это не обман зрения, а опустив взгляд, увидел и покрытые до колен балахоном ноги, правда, более тускло, нежели руки, но в них из-за паралича кровь текла медленней, потому и температура была ниже. Теперь Теонг сумел разглядеть, что и ложе капсулы все же слегка сияет теплом. Смутно «тлела» и откинутая крышка капсулы. Сперва это его несказанно обрадовало – значит, с его глазами все в порядке! Да и окаменелость мышц нашла теперь свое объяснение: просто он провел в капсуле, в полной неподвижности замороженного состояния слишком много времени. Только вот насколько много? Сколько прошло лет? Пятьдесят? Семьдесят? Сто?.. Жив ли еще отец? И вообще, кто его разбудил, если поблизости никого нет?.. Теонгу вновь сделалось страшно.
Он вспомнил, что в изголовье капсулы установлены микрофоны и динамики – как раз на тот случай, если он проснется, когда рядом никого не окажется. Это сделали на всякий случай, поскольку не могли и предположить, что подобное может случиться. Тем не менее случилось. Теонг снова лег и нащупал кнопку голосовой связи. Хотел выкрикнуть, но пересохшее, отвыкшее от работы горло выдало лишь слабый стон:
– О… е!..
Теонг откашлялся, продышался и позвал более отчетливо:
– Отец! Где ты?
Динамики молчали. В них не было слышно даже слабого шороха помех. И тепла, неизбежного при работе голосового устройства, тоже не наблюдалось. Было очевидно, что оно не работает. Тем не менее, Теонг снова позвал:
– Отец! Я проснулся… Эй! Тут есть хоть кто-нибудь?
Ответом по-прежнему была тишина. Теонг вновь приподнялся и стал пристально вглядываться в темноту. Он знал, что основные системы находятся внизу, в скале, в одной из пещер, в которой и установлена камера, а потому их тепловое излучение для его глаз недоступно. Но остальные, вспомогательные приборы – они ведь тоже должны работать, а значит, излучать тепло. Однако разглядеть он так ничего и не смог.
Как же так? Ничего не работает, никого нет, как же он в таком случае вообще проснулся? Или… Несмотря на то, что температура в камере и так не превышала нулевой, Теонга обдало еще бо?льшим холодом. Неужели он умер? Неужели правы замшелые божественники и в их сказках о «посмертной жизни» есть зерно истины?.. Да нет, глупости, ничего не может быть после смерти. Уж кому об этом знать, как не ему, Теонгу; ведь это он провел несколько
