Хоть было это абсолютно невозможно, поскольку решившиеся на это безумцы после первого же столкновения оказались бы в пропасти. Я выдвинул слегка меч из ножен, показывая, что буду биться без правил и с безоружным. За время короткой перепалки нас нагнали другие путники и дружно накинулись на обоих, крича, что мы можем, если желаем, прыгнуть вниз, но не задерживать их на пути к цели.
Я предложил старику взяться за стремя или седло, так было ему удобнее, но он уже отпустил даже хвост лошади, устрашенный словами молодого мужика.
Сняв притороченный к седлу толстый посох, я отдал ему взамен кривой палки, выломанной из какого-то кустарника на пути к горе. Он принял дар с благодарностью, тяжело опираясь на удобную широкую рукоять.
Снежана, придержавшая лошадь, наблюдая за стычкой, вновь направила ее вперед. Мы ехали молча, пока не остановились на небольшой площадке, пропуская идущих. Ведунья, усмехаясь по своему обыкновению уголком рта, заметила:
— Я вижу, ты не можешь ехать верхом, сердце рыцаря протестует, когда слабые остаются позади, забрызганные грязью из-под копыт.
Я с несправедливым раздражением ответил:
— Да и на твоем лице я не замечаю особых признаков радости, несмотря на то, что сидишь в седле. Ты одурманила этих одров, но тропа становится все уже, как бы они не превратились в птиц, да и мы вместе с ними, только без крыльев, что весьма огорчительно при такой высоте.
Девушка негромко засмеялась, и я мгновенно опомнился, заговорив уже серьезно.
— Ты права, я с удовольствием бы избавился от лошадей, несмотря на то, что никто бы ими не воспользовался, даже иди мы пешком. Однако, дорога действительно становится все круче, и скоро их копыта не смогут цепляться за камни. Пока еще возможно, они должны спуститься.
Проблема решилась неожиданно быстро.
На тропе сталкивались два людских потока — идущие вверх, полные надежды, и другие, уже достигшие заветной цели, возвращающиеся назад, в чьи лица паломники вглядывались с трепетным вниманием.
При виде мрачного, нахмуренного чела сердца их обрывались, светлое же лицо возрождало упования на великую силу колдуна. Перед особо узкими участками пути, когда разминуться было почти невозможно, спускавшиеся останавливались, пропуская идущих к вершине и проходили, выбрав момент, когда тропа становилась свободной.
Неизвестно, как сложился этот обычай, но он неукоснительно соблюдался.
Выбрав из остановившейся группы двух смышленых на вид юношей, я поманил их пальцем на нашу сторону. Когда они подошли, по явному сходству стало видно что это братья, лица обоих одинаково сияли, очевидно, предсказатель сообщил им нечто весьма приятное.
Когда я, получив согласный кивок Снежаны, сказал, что дарю им лошадей, рты их одинаково раскрылись в изумлении, а потом парни переглянулись торжествующе — очевидно, они уверились, что начинает сбываться таинственное предсказание колдуна. Оставив так и не проронивших слова братьев на площадке, мы влились в поток паломников.
Карие, чуть раскосые глаза молодого печенега вновь смотрели в лицо наставника, выражая взглядом бесконечное преклонение и преданность.
Мальчишка желал стать магом, не имея к этому никаких способностей. Но Горкан поощрял его и несколько таких же ребят, учил элементарным навыкам ремесла, заботливо создавая свой маленький отряд абсолютно бескорыстных, готовых отдать за него жизнь, людей. И вот пришло время, когда один из них пригодился.
Отдавая ему кожаную сумку с чашей, Горкан сказал, что поручает ему дело великой важности. Хан Исмаил передает на хранение в Кеграмский форт драгоценную чашу, о чем никто не должен знать.
Лицо парня преисполнилось фанатической гордостью в связи с оказанным доверием. Горкан понял, что тот скорее умрет, чем не выполнит поручения.
Впрочем, умереть ему придется в любом случае. Маг нарисовал на его груди особый знак, который тот должен показать коменданту крепости в подтверждение достоверности своих слов. В действительности это был тайный знак орков, предписывающий умертвить того, кто будет им отмечен, чтобы тайна, которую тот знает, умерла вместе с ним.
Мальчишка исчез из лагеря, никем не замеченный. Горкан вздохнул спокойно — теперь чаша в безопасности. Кеграмский форт хорошо защищен от демонов, Елистаре нет туда доступа.
В конце концов, она забудет о чаше, найдя иную возможность создать миньона. Но главная мысль, что грела его сердце, была о скорой и теперь неизбежной смерти отца.
Чаша убьет его рано или поздно, когда сын не будет знать об этом, а потому и не понесет страшной ответственности за смерть отца.
Пока хан и его свита, подобно глупым детям, забавлялись, наблюдая работу золотых дел мастера, печенеги пировали, торжествуя победу.
Горкан, небрежно и незаметно переходя от шатра к шатру, дошел до глубокой зловонной ямы, куда был брошен княжеский воевода Руфус Огнемеч, отделенный от остальных пленников.
