шаги племянника. Поэт едва успел всунуть ноги в сандалии, набросить пушистое покрывало — пускай его стареющее тело не омрачает взор юноши.
Индра крепко обнял дядюшку, обдав горячим, юношески чистым дыханием и запахом драгоценных благовоний. Нара с наслаждением прижался к нежной щеке, затем слегка отстранив юношу, восхищенно осмотрел с головы до ног. Синеглазый, белозубый Индра, с крупным и горбатым, как положено Избранному, носом, с губами и щеками, крепкими, как яблоко, с плечами, чуть опущенными вперед от смущения их шириной и силой, затянутый в кожаную форму Гвардейской школы, стыдливо переминался на длинных мускулистых ногах.
— Какое счастье — видеть подобных тебе! — нараспев и немного в нос, как большинство интеллектуалов, заговорил Нара. — Скажи, сколько женщин уже перерезало себе вены из-за твоего легкомыслия?
Курсант усмехнулся чуть самодовольно.
— Сегодня ты вообще исключительно кстати. Мне не хватает вдохновения для новой поэмы; нужны какие-то новые, живые, сильные впечатления…
Обхватив Индру за плечи, хозяин повел его тенистыми полянами, где среди темной хвои громоздились замшелые глыбы камня и алели над петлявшим в траве ручьем душистые султаны огромных цветов. Негры отводили перед ними ветки, один из них вовремя лег в ручей, и спина его послужила мостиком. Стайка рабынь, крадучись, шла позади, а балованный мальчишка-гонец носился кругами, сверкая темной кожей на солнце, подобно расшалившемуся молодому псу.
— О чем поэма? — спросил курсант, незаметно высвобождаясь из рук Нары.
— Единый! Разве ты спросил бы: «О чем пахнут цветы?» Мифология, героика, прославление невест или куртизанок, — все это годится разве что для выступления на стадионе… Тончайшие переливы настроений умирают в объятиях четко взятой темы, сюжет иссушает поэзию! Нет, я не обвиняю тебя в недостатке утонченности: даже к столь одаренным людям, как ты, она приходит с годами…
Индра недоуменно дернул плечами; хозяин же, зная, как болезненно реагируют юноши на всякое упоминание об их возрасте, поспешил переменить тему:
— Что нового в школе? Доволен ли тобой генерал? Ах, как часто грущу я о своей военной молодости… Ты ведь знаешь, что я был в личной гвардии Ордена на Тысяче Островов?
— Еще бы, мне мама сто раз рассказывала… — Спохватившись, что фраза прозвучала не слишком почтительно, Индра добавил:
— Это честь для всего нашего рода, дядюшка! А в школе все с ума посходили: скоро выпуск! И — знаешь — кажется, на торжестве будет… — Юноша красноречиво показал глазами вверх. — Генерал не говорит прямо, а темнит, как положено: «Возможно, что школе выпадет божественный жребий…».
— Вы счастливцы. Мне, видимо, так и не доведется услышать его — на прошлом столетнем празднике я не был, а до следующего не доживу…
Индра не ответил. Курсанта порядком раздражало общество капризного, экзальтированного дядюшки — тем более, что приходилось подчиниться материнскому приказу и проявлять величайшую любезность. Он пошел быстрее, торопясь закончить визит.
Камни, сосны и папоротники отступили, открыв большой, веселый солнечный луг с белыми шапками полевых лилий в низинах и мраморной ротондой на фоне леса. Лугом, вплотную к опушке рощи, из которой только что вышли дядя с племянником, вилась дорога, выложенная плитами ракушечника. На дороге присела, подобно кузнечику перед прыжком, изящная кремовая электромашина Индры с разнесенными на стебельках хрустальными глазами фар. Рядом ожидал раб. Узкоглазое мертвое лицо его без шеи было посажено прямо на грудь, точно медный круглый щит. Корявые цепкие руки сдерживали на коротком ремне пляшущего зверя.
Неправдоподобно длинноногий, испещренный, как ожогами, ярко-черными мазками по желто-бархатной шкуре, беззвучно танцевал гепард. Увидев идущих, заворчал и прижал уши; черные глаза под выпуклым лбом были непроницаемы, лишены выражения, будто полированные самоцветы.
Нара схватил за локоть курсанта, слабея от восторга. Негры привычно подхватили его с боков.
— Матушка надеется развлечь тебя этим подарком, — небрежно сообщил курсант. — В придачу к нему раб, искусный служитель.
— Молчи, — прошептал Нара. — Неужели все так просто? О, красота вечных категорий: молодость, жизнь, смерть… Стоит ли иссушать душу в бесплодном поиске, ради формальной новизны?
Выдержав с закрытыми глазами точную актерскую паузу, он совсем другим тоном обратился к Индре: — Кажется, такие звери выведены специально для охоты и отменно быстроноги?
— Долго бежать не может, но вмиг догоняет мою машину на полном ходу.
Поэт ласково подозвал мальчика-гонца и, взяв за руку, не дал упасть на колени.
— Смотри, Индра: это тоже машина для бега, прекрасная живая машина, которая не уступит твоей, механической!
Апельсиново-рыжий, смуглый мальчик заворожено раскрыл пухлые губы, любуясь золотой змеей на каске курсанта. Индра — сам атлет и ценитель красоты тела — обвел взглядом знатока не детски широкую, литую грудь гонца, его втянутый живот, крепкие ноги.
Мальчик, польщенный вниманием, кокетливо отвернулся. Рукой в перчатке Индра потрепал его за ухом:
— Шея чуть хрупковата, дядюшка, но это будет и бегун, и борец…
— Мальчик, беги по дороге, — весь во власти новой идеи, торопливо заговорил Нара. — Беги так быстро, как можешь… как только выдержишь! И не
