кольцом канала. Радиальные проспекты многолучевой звездой расходились от вершины, увенчанной радужным ореолом Висячих Садов, столичного центра развлечений.
Машина неслась сквозь массу цветов, лиан и листьев, уютно подсвеченную огнями скрытых вилл. Вокруг по обочинам взметывались, как волны, мраморные стены, поднимая на гребне пену рощ и розариев — это проспект, опускаясь, прорубал край очередной кольцевой террасы.
Свернули на круговую дорогу. Рядом по каналу призраками двигались прогулочные лодки. Из глубины парка, покрывавшего гору, выплыл и развернулся празднично освещенный дом Эанны.
Вирайя порадовался обилию машин перед колоннадой входа — он любил являться после всех, в разгаре застолья, когда никого уже не надо ожидать.
Ужинали в главной комнате, под звездным небом — потолок был снят. Гости привольно разлеглись на квадратном острове, в обрамлении замкнутого канала. Остров был уставлен низкими лакированными столиками с изящной посудой. Прозрачная вода, усыпанная лепестками, отражала тонкую аркаду, заменявшую стены. В глубине арок теплился красноватый полусвет: взгляд с трудом различал там белизну огромного букета, смутный блеск статуи… Все звуки сглаживались, сливаясь в единое приветливое журчание: струнная музыка и перезвон ложек, рокот разговора, смех и плеск воды, льющейся в канал.
Прислуживали похожие друг на друга белокурые северянки с исключительно нежной кожей, в высоких сандалиях и парчовых набедренных поясках, — хозяин умел подбирать рабов, пользуясь своим высоким рангом в системе распределения.
Вечера у Эанны, адепта-врачевателя среднего посвящения Внешнего Круга, намного уступали по роскоши и разгулу пиршествам в модных салонах куртизанок или художников; здесь не сходились любители кровавых развлечений. Сиживала небольшая постоянная группа друзей, мужчин и женщин, ценивших красоту и задушевность.
Сам Эанна, полный, лысеющий, смуглый, с выпуклыми темно-карими глазами под тяжелым карнизом лба и бровей, громко сказал: «O!» — и поднял руку, не вставая.
Многие повторили его жест, зашумели, заулыбались, поворачиваясь к вошедшему. Две рабыни помогли Вирайе опуститься на подушки между хозяином и незнакомой женщиной — вероятно, той самой, приезжей. Врач не обманул: ее внешность была, словно удар. Почти лишенное косметики, бледное впалое лицо с прозрачно-зелеными глазами до висков светилось, как фарфор, в раме вычурно уложенных, крупно вьющихся бронзовых волос. Сильное, царственно-рослое тело излучало странный неявный жар: женщина была слишком изысканной, чтобы опалять откровенно. Короткая узорная безрукавка со значком предварительного посвящения почти полностью оголяла грудь и живот, широкие белые брюки из плиссированной ткани раскинулись по ковру, как два лебединых крыла.
Одним уголком рта усмехнувшись восхищенному архитектору, она лениво положила руку на плечо Вирайи и коснулась его рта губами, пахнущими свежим сеном — сенной аромат входил в моду в Висячих Садах. Это было приветствие, не больше, — но двадцативосьмилетний адепт почувствовал, что волнуется непривычно и непозволительно. Эанна очень кстати вмешался, припечатав его руку своей тяжелой мокрой ладонью:
— Вирайя истинный знаток — смотри, как много заметил он в одном твоем поцелуе, Аштор!
— Посвященный Вирайя заметил мою любовь, — вяло уронила Аштор, опуская серебряные ресницы. — Если он знаток не только в теории, я рада буду увидеть его после ужина, — при согласии посвященного Вирайи, конечно.
— Завидно! — крикнул один из гостей, желчный черноволосый скульптор Хассур. — При согласии, а? Каково лицемерие! Будто ты не видишь, что он цветет, как мальчишка, ждущий лишения невинности!
— Вирайя сам талантлив и отлично чувствует чужой талант, — трезво объяснил Эанна.
— Не слушай их, мой бог, — все так же бесстрастно и вяло, по-модному проглатывая окончания слов, сказала Аштор. — Ты не талантлив, а гениален, и я люблю тебя давно. Я училась в Авалоне, в Академии Любви, выстроенной твоими руками. Твои колонны и зимние сады научили меня большему, чем все старые гетеры и отставные гимнасты. Когда живешь в таком доме, хочется быть совершенством. — Ее холодные хризолитовые глаза истерически сузились — очевидно, она никогда в жизни не знала отказа своим желаниям. — Ты бог. Ты создал меня. Сегодня я принесу себя на твой алтарь.
— Может случиться наоборот, — еле вымолвил Вирайя, польщенный в тысячу раз больше, чем похвалами всей коллегии архитекторов. Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать этой женщине о заветном — проекте чудо-города в старом альбоме…
— Ты ешь пока, бог, — рассудительно посоветовал Эанна, — а то потом Аштор останется недовольна тобой. Вот, между прочим, фазанье мясо, перемешанное с ветчиной под белым винным соусом. За рецептом ко мне приезжал повар иерофанта, наместника столицы…
Строго говоря, Вирайя был изрядно голоден, поскольку специально не пообедал дома, зная кулинарные склонности Эанны, — а потому смущенно улыбнулся гетере и приступил к еде. Врач сам налил ему любимого архитектором красного вина.
Жирный, одетый с безвкусной роскошью старик Ицлан — надзиратель пригородной зоны виноградников, адепт среднего посвящения, — прохрипел, оборачиваясь к Аштор, с бокалом в огромной, как подушка, лапе:
— К сожалению, дома, выстроенные посвященным Вирайей, не на всех влияют положительно… Уж как хорош летний дворец моего соседа, Нары, а вот…
