– Заключенным? – изумился лейтенант.
– Слушай, лейтенант! Не старайся казаться глупее, чем ты есть. Во-первых, мы не знаем, заключенные ли они? Может, друзья детства и привыкли звать друг друга такими именами? Во-вторых, звание присвоят не бывшим зэкам, а Волкову и Палянице. По ним у нас нет ничего?
– Все чисто.
– Вот!
– Наркомат не поддержит.
Капитан зло зыркнул покрасневшими глазами:
– Москва и черту звание присвоит – лишь бы немцев бил! Лично напишу Цанаве!
Багренцов все еще сомневался:
– Достойны ли?
Начальник откинулся на спинку стула и ухмыльнулся:
– Вот и проверишь! Полетишь за документами и на месте разберешься.
– Я? Есть! – вытянулся Багренцов.
– Не надо, Ваня, – поморщился капитан. – Не в строю. Отвезешь им боеприпасы, как просит Попова, а ей – обмундирование и батареи для рации. В платье среди мужчин неудобно, в форме и уважения больше. Обратным рейсом доставишь раненого – все равно пустым лететь. Захвати петлицы для Волкова и Паляницы. А вот вручать их или нет – решишь на месте.
– Понял, Арсений Евгеньевич!
– Все! Теперь – отдыхать! Ночь не спал. Полетишь вечером, днем вас непременно собьют: фашисты в небе хозяева, за каждым нашим самолетом гоняются.
Лейтенант отдал честь, повернулся и вышел. Василевский подошел к окну и некоторое время смотрел на суету во дворе. «Партизанский отряд с танком, – хмыкнул мысленно. – Такое даже помыслить трудно. Вот и используем! Надолго группы не хватит, разобьют ее быстро, но сейчас главное – заставить немцев притормозить и назад оглянуться. Каждый убитый враг – шаг к победе. Паника в немецком тылу – десять шагов. Даже двадцать…»
Василевский не знал, что совсем скоро он сам возглавит диверсионный отряд. Их забросят в немецкий тыл, где они будут сражаться, пока, обескровленные, загнанные в глухие леса, не разделятся, чтобы выбраться поодиночке. Раненый капитан, не желая связывать подчиненных, останется. Его выдадут, и он погибнет в неравном бою. Об этом станет известно только после войны. Лейтенант Багренцов сгинет еще раньше. Бумага о представлении танкистов к командирским званиям затеряется в штабах…
Василевский об этом не знал и потому искренне радовался.
Климович выскочил из дверей как ошпаренный. Отбежав в глубь двора, остановился и стал поправлять обмундирование.
– Ну? – спросила Люба.
– Велел… убираться! – опустил глаза мехвод.
По лицу мехвода было видно, что «убирайся» – совсем не то слово, которым его выпроводили.
– Что он делает? – не отстала Люба.
– Гармошку нашел, – вздохнул Климович. – Играть будет.
– Он гармонист?
– Не знаю, – пожал плечами мехвод. – Сказал, что попробует. Вдруг пальцы вспомнят.
– Где Паляница?
– С хозяйкой ушел. По грибы.
– Какие в июле грибы? – возмутилась девушка.
Мехвод ухмыльнулся. Люба поморщилась. На этот хутор они наткнулись случайно. На немецкой карте здесь был лес, и нечаянной находке Волков обрадовался. Хутор представлял собой деревянный дом с сараями, с трех сторон обступившими обширный двор. Во дворе свободно поместился танк с тракторной тележкой, оставив место для выгула кур. Они мгновенно оценили новые сооружения: прятались под тележкой от дождя и солнца, взбирались на танк, чтоб с высоты оглядеть окрестности, и, естественно, гадили. Коля-мехвод ругался, гонял пернатых, но без успеха: стоило отвернуться, как куры лезли на танк. Применить к ним более радикальные меры воздействия боец не решался.
Гостей на хуторе встретили сердечно. Не сразу. В первые минуты возник конфликт, но наладилось. Хозяйка – молодая, бездетная вдова, за ужином увивалась вокруг младшего лейтенанта, а как стемнело, повела его показывать спальню. Обратно в горницу они не вернулись. Волков с бойцами отправились спать в сарай, Люба пристроилась на лавке. Спала плохо: мешали стоны и охи, доносившиеся из-за стены. Занимая хутор, Волков планировал утром уйти, но радиограмма из Могилева изменила планы. Группа обрадовалась нечаянному отдыху. Бойцы попарились в бане, постирались, сбрили многодневную щетину. Танк и прицеп, чтоб чужое око не приметило, отогнали в лес и замаскировали. Ублаженная лейтенантом хозяйка не пожалела кабанчика. На ласку красноармейцы ответили добром. Оценив обстановку крестьянским глазом, одни взялись косить лужок и заготовить сено, другие пилили
