– Дурак же ты, братец! – сказал он Грушницкому. – Уж если положился на меня, так слушайся во всем. Поделом же тебе! Околевай теперь, как муха! – Он отвернулся и отошел.
– Грушницкий! – сказал Григорий Александрович. – Откажись от своей клеветы. Тебе не удалось меня одурачить, и мое самолюбие удовлетворено.
Лицо у Грушницкого вспыхнуло, глаза засверкали.
– Стреляйте! – ответил он. – Я себя презираю, а вас ненавижу! Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места. Только не слишком радуйтесь, господин Печорин, потому что дело наше с вами еще не кончено…
Григорий Александрович выстрелил.
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только пыль легким столбом еще вилась на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
– Комедия окончена! – сказал доктору Печорин. Тот в ужасе отвернулся.
Григорий Александрович пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.
Спускаясь по тропинке вниз, он заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого и невольно прикрыл на пару секунд глаза. Отвязав лошадь, Печорин шагом пустился домой. На сердце у него был камень. Солнце казалось тусклым, лучи его не грели.
Не доезжая до слободки, Печорин повернул направо по ущелью: он хотел побыть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, Григорий Александрович долго ехал, пока наконец не очутился в незнакомом месте. Тогда он повернул коня назад и стал отыскивать дорогу.
Было за полдень, когда Печорин добрался до дома, где его ждало послание от Вернера.
Конверт действительно лежал тут же, на столе. Григорий Александрович немедленно сжег его.
Значит, Грушницкий был связан с Раевичем, как и другие «спорщики». И он планировал взять выкуп, раз обзавелся мелком. Надо же, кто бы мог подумать, что этот романтик способен на жестокое и хладнокровное убийство. Впрочем, он, конечно, не воспользовался мелом, зная, что Раевич легко разоблачит его надувательство. А обманывать банкомета было делом опасным – этого Грушницкий не мог не понимать.
Печорин чувствовал нервное истощение и, не раздеваясь, лег на кровать. Сон очень быстро сморил его.
Стук прозвучал среди ночи. Он был громким и настойчивым – возможно, человек снаружи барабанил уже давно.
Печорин удивился, что проспал так долго. Сколько же часов он провел в постели? За окном было темно, и на фоне синего неба раскачивались остроконечные кипарисы. Кажется, шел дождь.
Григорий Александрович кликнул денщика, но тот не отозвался. Черт побери! Придется самому вставать… Печорин нашарил на столе огарок свечи и коробок серных спичек. Достал одну, чиркнул, поднес к фитилю.
Стук возобновился. Кто-то нетерпеливо дернул дверь.
– Минуту! – раздраженно крикнул Григорий Александрович.
Он пошел открывать, держа свечу перед собой. Пламя дрожало, и по стенам плясали причудливые тени.
В доме было почему-то холодно и тянуло сквозняком. Придется устроить денщику нагоняй, подумал Печорин, подходя к двери.
– Кто здесь? – спросил он.
Ответа не последовало.
– Да кто стучал, черт побери?! – повысил голос Григорий Александрович. – Говори, а то не отопру.
– Умоляю! – одно-единственное слово прозвучало едва слышно. Кажется, женщина плакала.
Печорин нахмурился. Слишком позднее время для дамских визитов, да и погода не располагает. Кого же принесло?
На мгновение он решил, что это Вера, но сразу же взял себя в руки: она ушла из его жизни навсегда!
– Кто вы, сударыня? – спросил Печорин дрогнувшим голосом.
– Позвольте мне войти, – прозвучало в ответ. Голос казался незнакомым.
Держать женщину на пороге долее было невежливо, так что Григорий Александрович отодвинул засов и распахнул дверь.
Незваная гостья стояла на верхней ступени, закутанная в мокрый от дождя плащ. Капюшон она откинула, так что виднелись взбитые рыжие локоны, аккуратные ушки и тонкая нежная шейка, выглядывавшая из воротника.
– Простите! – прошептала она, глядя на Печорина широко открытыми черными глазами. – Я заплутала, а у вас горел свет, и я решила… – Она запнулась
