Мало ли женщин с родинками на щеках? Печорин понял вдруг, что ему хочется, чтобы это оказалась именно
Размышляя таким образом, Григорий Александрович подошел к гроту и сразу почувствовал чужое присутствие. Внутри был человек, и его скрывала густая прохладная тень. Печорин остановился. Вероятно, кто-то из отдыхающих просто зашел посидеть на каменной скамье. Так отчего же он медлит войти?
Григорий Александрович сделал шаг и снова замер: он ощутил тот же могильный холод, который присутствовал здесь, когда он осматривал грот.
И вдруг человек, находившийся внутри, пошевелился. Вероятно, он заметил Печорина, потому что поспешно встал и шагнул к нему. Григорий Александрович едва сдержался, чтобы не попятиться. Да что же с ним такое, в самом деле?!
Из тени вышла тоненькая женщина в соломенной шляпке, окутанная черной шалью.
– Вера! – невольно вскрикнул Печорин, увидев ее.
Она вздрогнула и побледнела. Глаза ее подернулись какой-то странной поволокой, придавшей им блеск.
– Я знала, что ты здесь! – сказала она, глядя на Григория Александровича.
Значит, искала его.
Печорин взял женщину за руку. Пальцы были тонкие и холодные. Такие знакомые…
– Мы давно не виделись, – сказал он.
– Давно. И оба во многом переменились.
– Стало быть, уж ты меня не любишь?
– Я замужем.
Григорий Александрович невольно приподнял брови.
– Опять? Однако некоторое время тому назад эта причина также существовала, но между тем…
Женщина выдернула свою руку из его, и щеки ее запылали.
– Может быть, ты любишь своего второго мужа? – спросил Печорин.
Она молча отвернулась.
– Или он очень ревнив?
Снова молчание.
– Что ж? Он молод, хорош, наверно, богат, и ты боишься… – Григорий Александрович взглянул на женщину и испугался: ее лицо выражало глубокое отчаянье, на глазах сверкали слезы, придавая им сходство со всеми мыслимыми драгоценностями мира. Как самозабвенно он окунался когда-то в эти горящие и переливающиеся омуты!
– Он молод, хорош собой, богат и ревнив! – прошептала она дрожащим голосом и вдруг склонилась к Печорину и опустила голову ему на грудь. Ее дыхание было теплым, даже жарким, а волосы пахли чем-то до боли знакомым. И будоражащим. Григорий Александрович прикрыл глаза. Он сам не ожидал, что встреча с Верой
– Ты причинял мне боль, – заговорила женщина, не поднимая головы, – но это была сладкая боль. Ты приносил мне страдания, но и они были сладки! А он… – Ее худенькие плечи вздрогнули.
– Что? – спросил Григорий Александрович.
– Ничего! – прошептала она.
Печорин крепко обнял ее, и так они оставались долго. Потом их губы сблизились и слились в жаркий, упоительный поцелуй. Ее руки были холодны, как лед, но голова горела.
– Ты не должен никогда спрашивать меня о нем! – говорила Вера в кратких перерывах между поцелуями. – Слышишь? Никогда! Я вышла за него ради сына. Не хочу, чтобы ты знакомился с ним. Он ужасно ревнив и…
Печорину показалось, что она боится мужа и не хочет, чтобы он это понял. Она отозвалась о нем пару раз лестно, однако с некоторой напряженностью. Видимо, семейные отношения нельзя было назвать не то что счастливыми, а даже ровными. Неужто он и правда такой ревнивец, что доходит до тирании? Григорию Александровичу все больше хотелось познакомиться с ним, но он не сказал этого Вере.
И все же, несмотря на то что Вера казалась несчастной в своем новом браке, Печорин не мог отделаться от мстительной мысли, что она расплачивается за свое желание подороже себя продать. Пусть она оправдывает это тем, что вышла замуж ради сына – Григорий Александрович никогда не верил, что это может стать для женщины единственным побудительным мотивом, чтобы отдаться мужчине.
Печорин не сказал ей об этом ни слова. Он был не так жесток. По крайней мере, не всегда. И не с Верой. С ней он никогда не мог быть жесток нарочно, а теперь – в особенности.
Началась гроза, и Григорий Александрович с Верой укрылись в гроте. Дождь припустил яростно и весело, небо потемнело, и где-то в отдалении
