пока не может. Так что лучше покамест повременить. Пусть Вахлюев похвастается Фатовым, а Печорин постарается выяснить, что происходит в Пятигорске. Он чувствовал, что в городе творится страшное: мел, который он подобрал в гроте, и светящийся рисунок нельзя было объяснить законами бытия, известными современному человеку.
В одиннадцать часов утра Григорий Александрович проходил мимо дома Лиговских. Княжна сидела у окна. Увидев Печорина, она вскочила.
Григорий Александрович поднялся в переднюю. Слуг не было, и он без доклада вошел в гостиную.
Княжна стояла у фортепьяно, опершись одной рукой на спинку кресла. Тусклая бледность покрывала ее лицо.
Григорий Александрович тихо подошел к ней и сказал:
– Вы на меня сердитесь?
Она подняла на него томный, глубокий взор и покачала головой. Хотела что-то сказать и не могла. Губы ее лишь слегка дрожали, а глаза наполнились слезами. Она опустилась в кресло и закрыла лицо ладонями.
– Что с вами? – спросил Печорин, взяв ее за руку.
– Вы меня не уважаете! Оставьте меня!
Григорий Александрович послушно направился к двери. Когда он сделал несколько шагов, княжна выпрямилась вдруг в кресле, глаза ее засверкали.
Печорин остановился, взявшись за ручку двери. Он ждал.
– Или вы меня презираете, или очень любите! – сказала княжна голосом, в котором были слезы. – Может быть, вы хотите посмеяться надо мной, возмутить мою душу и потом оставить. Это было бы так подло, так низко, что одно предположение… о нет! Не правда ли, – прибавила она с интонациями нежной доверительности, – не правда ли, во мне нет ничего такого, что бы исключало уважение? Ваш дерзкий поступок… – она, очевидно, имела в виду поцелуй, – я должна… должна вам его простить, потому что позволила. Отвечайте, говорите же, я хочу слышать ваш голос!
В последних словах было такое женское нетерпение, что Печорин невольно улыбнулся.
– Вы молчите? – сказала княжна. – Вы, может быть, хотите, чтоб я первая сказала, что люблю вас? Хотите ли этого? – требовательно повысила голос княжна. В ее решительности было что-то пугающее.
– Зачем? – ответил Печорин. – Простите меня. Я поступил как безумец. В другой раз этого не случится. Прощайте!
Когда он вышел, ему послышалось, что княжна заплакала.
На улице Григорию Александровичу встретился Вернер.
– Ну что, ходили к мадам Зефе? – спросил он, поздоровавшись.
– Ходил. – Печорин решил не раскрывать доктору тайну личности гадалки. – Весьма любопытная особа и, кажется, сведущая в своем деле.
– Неужели? Она произвела на вас такое сильное впечатление? Что же она вам предсказала? Женитьбу на богатой невесте?
– Вовсе нет. Собственно, я не обременял мадам Зефу просьбой о предсказании моей судьбы.
Вернер хмыкнул.
– Кстати, о свадьбе. Правда ли, что вы женитесь на княжне Лиговской?
– А что?
– Весь город говорит об этом. Все мои оставшиеся немногочисленные больные заняты этой важной новостью, а уж больные такой народ: все знают!
– Это шутки Грушницкого! – сказал Григорий Александрович. – Чтоб доказать ложность этих слухов, объявляю вам по секрету, что я только что был выставлен от нее. Она не в духе и не пожелала даже говорить со мной. Разве невесты так себя ведут?
– Так вы не женитесь?
– Доктор, посмотрите на меня: неужели я похож на жениха?
– Я этого не говорю. Но вы знаете, есть случаи… – Вернер хитро улыбнулся, – когда благородный человек обязан жениться, и есть маменьки, которые не предупреждают этих случаев. Итак, я вам советую, как приятель, быть осторожнее! Здесь, на водах, преопасный воздух: сколько я видел прекрасных молодых людей, достойных лучшей участи и уезжавших отсюда прямо под венец. Даже, поверите ли, меня хотели женить!
– Как же вы подверглись этой опасности? – насмешливо спросил Печорин. – Кто посягнул на вашу независимость?
– Одна уездная маменька, у которой дочь была очень бледна. Я имел несчастие сказать ей, что цвет лица возвратится после свадьбы. Тогда она со слезами благодарности предложила мне руку своей дочери и все свое состояние – пятьдесят душ, кажется. Но я ответил, что я к этому не способен.
– Напротив, я убежден, что из вас вышел бы любящий супруг и прекрасный семьянин.
– Вы мне льстите.
Вернер ушел в полной уверенности, что предостерег Печорина. Из его слов Григорий Александрович понял, что про него и княжну распущены в городе дурные слухи, и решил, что Грушницкому это даром не пройдет.
Печорин все-таки наведался к князю, но оказалось, что Скворцов уехал в Кисловодск по делам, оставив за главного Вахлюева.
