— Угу.
— Вопросы есть?
— Кодовые слова надо другие.
— Сильно усложнять не станем, пусть будет этот адрес.
— Договорились!
— Мальчики! Вы там насекретничались? — позвала нас мама из комнаты.
— Мамуль, сейчас идем! Пара секунд буквально! — почти в один голос отзываемся.
— Ну что: Орлиное Крыло и Большой Змей? — произнес я наш старый детский девиз, обнимая брата.
— Навсегда! — подтвердил брат, хлопая меня по плечу. — Прорвемся!
— Когда увидимся?
— Летом я свяжусь, если не ушлют никуда. Маму береги!
— Сберегу.
Вот и поговорили.
Очередное утро встречаю не с той ноги: три ночи, три теста, три положительных отклика. К обеду, попав пару раз под раздачу, население базы благоразумно вырабатывает привычку прятаться по углам и старательно прикидываться ветошью при моем приближении, один Ван какое-то время принимает удар на себя, но и он часов в двенадцать скрывается на кухне в надежде задобрить меня готовкой чего-то вкусненького.
— Шеф, к вам господин Осмолкин, — докладывает Ли, явно радуясь, что нашел мне занятие — своими придирками я всех уже достал.
— О, нашлась пропажа! Тащи его в гостиную! Борис уехал?
— Еще час назад, — с Черным этим утром мы впервые разгавкались, и он в одиночестве укатил в гости к Гагарину. Разругались, кстати, как раз по поводу визита — не хотел никуда идти. Серега, при всем его внешнем дружелюбии — высший аристократ, а значит, в его присутствии надо постоянно следить за словами, держать себя в руках и тому подобное. Обычно мне это не составляет труда, но с моим сегодняшним настроем, боюсь, мог и не справиться с задачей.
— Чего не позвонил? — вместо приветствия спрашиваю у Григория. — Мог не застать.
— Мимо ехал, — отвечает похудевший гвардеец, дергая щекой. — Пройтись не хочешь? Погода в кои-то веки радует.
Кого-то, может, и радует, а вот я впервые за день обратил внимание, что за окном все по Пушкину: мороз и солнце. Не зря Борис не хотел сидеть в четырех стенах. Накинув дубленку, выхожу за порог.
— Тебе именно пройтись или просто без свидетелей пообщаться?
— И то, и то. Насиделся уже.
— Ну пошли тогда к речке, что ли.
Дорожки расчистили с утра У и Чжоу, спасаясь от моего раздражения. Снегопада не было уже пару дней, но ветром снег наметало постоянно, так что процесс уборки был практически бесконечным. Обычно я с пониманием относился к тому, что каждое утро на пробежке приходилось торить тропу, считая это дополнительной нагрузкой, но сегодня, повторюсь, до всех докапывался. Зато теперь мы с Григорием шли по идеально гладкому пути. Внешне между нами ничего не изменилось: он мой куратор, который изображает то ли друга семьи, то ли старшего товарища, а я — опекаемый. А вот в натуре-то роли поменялись. Ментальные закладки строятся на эмоциях, а что он мог чувствовать в обстоятельствах нашей последней встречи? Только страх и бессилие, с этим и пришлось работать. Была мысль потом дополнительно встретиться и исправить, уж очень ненадежны эти якоря, но на два месяца гвардеец исчез, не отвечая на звонки и не появляясь у себя. А теперь я уже и не знал — стоит ли? Опасливое уважение Осмолкина мне нравилось.
— Отец Никандр слег, — проинформировал Григорий, когда стена эллинга скрыла нас от окон основного и гостевого домов.
— Долго он продержался… Я думал, раньше сдастся.
— С ноября болеет, но все на ногах был, а сейчас слег совсем, и если верить тебе, то окончательно. — Неуютный кусок берега чем-то приглянулся гвардейцу, и он, остановившись, стал искать в карманах пальто сигареты. — На, держи!
Оказалось, доставал он не курево, а с трудом согнутый толстый и плотный конверт.
— Что это? Очередные инструкции?
— Нет, твой и мой смертный приговор, если попадет не в те руки. Спрячь подальше, чтобы вообще никто не нашел. А лучше — ознакомься и уничтожь.
— И за что нынче смерть полагается? — поинтересовался я, аккуратно маскируя бумаги под рубашкой.
— Список агентов у твоих родственничков, состав отдела, еще кое-что…
— Нехило! Откуда дровишки?
— Почему «дровишки»?.. — не понимает Григорий мой очередной прикол-прокол, вынимая все-таки сигареты.
