— Ты про такие разрешенные на территории империи организации, как Почта России и Руссвязь, слышал?
— Почему разрешенные?.. Кто их запретит-то? — Мои шуточки про реалии прежнего мира как всегда вводят Григория в ступор.
— Никто не запретит… Я про то, что любую информацию сейчас нетрудно получить. А мир — он, знаешь, не без добрых людей.
— Все равно не понял, как ты мог это узнать… но ты прав, детей больше было…
Григорий как-то мнется, опять тянется в карман за пачкой, а меня внезапно озаряет:
— Что, остальные — все-таки ваша работа?
— Не моя… — прячет глаза Осмолкин.
— Твоя не твоя, но — ваша?
— Я действительно не знал, прости… С тремя помимо тебя пытались работать… — Гришка выкидывает на снег нервно сломанную сигарету и лезет за новой. — Суки они!
— Кто? Дети?!
— Хозяин с Моховым: есть там у нас один кадр… Знаешь, я с тобой возиться с самого начала не очень хотел: и от людей отвык, и из-за дара завидовал, и недолюбливал, чего уж там… Но я еще и не очень-то представлял тогда, зачем ты нужен, недавно только выяснил. И можешь мне не верить, но вывести тебя из игры я пытался не только из-за своих проблем. Жаль, не получилось. А эти… Одному мальчишке семь было, второму десять, третий, правда, школу уже заканчивал — ровесник твой. Был. У старшего закладки неровно легли — психом стал, вроде как голоса начал слышать, и в петлю залез. А младших… Как раз та, пропавшая группа отметилась… У семилетнего мать пытались шантажировать, нашли что-то на нее — так их клановая СБ чуть не замела, а они, следы пряча, дом со всей семьей сожгли. Второго пытались поймать и вывезти, чтобы у нас обследовать, — очень уж его Потемкины выделяли из других детей, а он от них с крутого берега в речку сиганул — голову о камни разбил… О последнем уже сказал: закладок наставили, но что-то не рассчитали, сам повесился. Но это уже менталист наш постарался, группа к тому времени как раз пропала.
Молчим. Солнце издевательски ярко светит, лучи миллионами искр отражаются от снега и льда, красота кругом, а на душе… хреново, в общем, на душе.
— Можешь потом узнать, как тех ребят звали, которых Гордеевы сработали?
— Узнаю, это нетрудно. Тебе зачем?
— Со своим списком сравню.
— Узнаю, — дает обещание Григорий, и мы опять какое-то время молчим, отгоняя каждый своих призраков.
— Это были условно хорошие новости, полагаю; а плохие есть? — вспоминаю, что к каждой
— Что же в них хорошего-то? — криво усмехается мужчина.
— Отец Никандр нас покидает, ему и его присным не до меня, а ты к смерти моих братьев непричастен, к смерти Потемкина-старшего и Лизаветы — тоже. Смотри, сколько уже радости! Ты, главное, мне координаты этого Мохова не забудь скинуть.
— Как «скинуть»?
— Да блин… написать, отправить, выдать!!! — Хорошо, что не пошел к Гагарину, что-то у меня сегодня язык вперед головы работает…
— Ладно-ладно! А по Мохову, кстати, есть в конверте, что я принес. Немного, но я постараюсь еще собрать.
— Так есть плохое или нет?
Григорий на всякий случай оглядывается в поисках ненужных свидетелей, но никто нас пока не ищет. Я, помня, как умеют маскироваться мои слуги, обстановку мониторю и могу гарантировать, что в радиусе двадцати-тридцати метров нет ни души, дальше — увы, либо специальные навыки требуются, которыми не владею, либо вообще контролировать невозможно. Но двадцатиметровую зону держу уверенно, для негромкой беседы этого достаточно. Теоретически, конечно, разговор все равно подслушать можно, у спецслужб наверняка и устройства для этого есть, но это уже надо нереальные усилия приложить.
— Есть, как не быть… — и опять закуривает. Он меня уже бесит сегодня этой своей привычкой!
— Да что из тебя все как клещами тянуть приходится, а?!
— Твое дело кто-то забрал, но вот кто — не знаю. Я думаю, когда… мы все потом к Милославскому перейдем, он уже будет решать по нам персонально. Вряд ли отдел в нынешнем виде сохранят: скорее всего, раскидают нас по разным подразделениям. Кто-то на пенсию уйдет, потому что с Хозяином ровесники. Те, кто постриг с ним принял, скорее всего, так в монастыре и останутся. Еще кто-то наверняка сам уйти захочет, удерживать тоже вряд ли будут. Так что даже если и узнаю, кто такой прыткий, то все равно жизнь может с нужными людьми развести.
— Там что-то для меня опасное?
— Характеристики, осмотры, психопортреты — точно есть. Я их сам пачками составлял, другие тоже руку приложили. Матери твоей настоящие документы. Если постараться, то материала для шантажа можно набрать. Одни записки Васильева-Морозова чего стоят!
— Не айс… А может ли этот таинственный прыткий товарищ продолжить всю эту мутную канитель со мной и Потемкиными?
