сомятины ушли без добычи с примерно десятка рыбалок. Как видно, я сделал больно деду всех водяных, и он внезапно захлопнул пасть в опасной близости от моих ног и замотал огромной башкой. Меня бросало из стороны в сторону, но я не отпускал крючок, глубоко засевший в верхней губе чудовища. Самое главное, исчезло течение, и я смог перебраться прямо на морду сома. Плоскоголовый пожиратель падали снова открыл рот и стал засасывать воду, не переставая мотать головой, но избавленный от постоянной борьбы с течением я перехватился за другой крючок, потом еще за один и подобрался к усу, который беспорядочно болтался в воде как кусок веревки. Воздуха катастрофически не хватало, напуганный организм истошно пытался сделать роковой вдох, в глазах потемнело, но я не сдавался, схватил толстенный ус обеими руками и ногами и скрутил в петлю. Но столкнулся с сопротивлением и не смог закончить узел, ус был слишком толстый и постоянно дергался, петля распалась. Тогда я, перебирая руками, переполз к краю уса и повторил операцию. И, та-ра-ааа, все получилось, да еще сом помог, дергая усом, затянуть простой узел. Уррра! Я развернулся головой вверх, собираясь выныривать, но увидел зеленую фигурку, отчаянно загребающую ногами и руками, борющуюся с водяным насосом сома и проигрывающую этот поединок. Я взял одной рукой тонкий конец уса, загребая другой рукой, толкая водяную толщу ногами, устремился на помощь водянику, который был уже в опасной близости от дедушкиного рта. Как только я подгреб поближе, тут же ухватился за один из крючков на верхней губе сома, сильно потянул на себя. Как и в прошлый раз, замшелый великан захлопнул смертоносную пасть, и я протянул водянику руку, вытягиваясь изо всех сил. Но чтобы это проделать, мне пришлось бросить крючок, сом тут же начал всасывать воду и своего «внучка» прямо в глотку. Водяник, широко открыв небесно-голубые глаза и помахивая огненной шевелюрой, проваливался между губ, слабо мазанул меня по руке пальцами. Я сделал новый рывок, схватил его за запястье, и… мы оба исчезли в пасти чудовища, которую тот сразу захлопнул.
Но в темноте соминого рта мы пробыли недолго, ус-то я не отпустил. Так что, прикусив собственную плоть, рыбина выплюнула ус и нас обоих с такой силой, что из моих легких вылетели остатки воздуха и я хлебнул воды. Я извивался в конвульсиях, уже не зная, чему я сопротивляюсь – вдоху или выдоху. На помощь пришел водяник, он выдул из задницы огромный пузырь, сунул туда свою голову и мою втащил. Я почувствовал зловоние, но выплюнул воду и закашлялся, опять не зная, дышать мне или нет.
Внезапно все закончилось, я и водяник – теперь я его узнал: Кенни Прибрежный – оказались на прозрачном полу, мокрые и задыхающиеся. У Кенни не было левой ноги ниже колена, побывка в пасти дедушки не прошла даром. Кровь хлестала просто фонтаном, быстро заполняя пол алым расползающимся пятном.
– Тебе бы поганцу дать сдохнуть, ты куда полез сопляк! – заорал побагровевший Ланс.
Кенни ничего не ответил, клюнул носом и завалился набок. Водяники запели:
Как только они начали голосить свои вирши, кровь стала собираться облаком на месте отсутствующей голени и с каждым обертоном, прорисовывался прежний абрис поврежденной конечности: мелькнула белая кость, синяя путаница кровеносных сосудов, красный атлас мышц и наконец розовая кожа.
Кенни лежал на полу целехонький, с обеими ногами, и мирно посапывал. Водяной народец собрался вокруг него. Сомон Плескун ощупал отросшую ногу, потом еще раз, нахмурился, усмехнулся и сказал:
– Нога в порядке, тока у Кенни теперь две правые ноги.
Ланс схватил Кенни за новую ногу, потом за старую и подтвердил:
– Точно, обе правые, чо-то мы впопыхах начудили, с пьяных глаз.
Тут водяники заговорили все вместе, перебивая друг друга, толкались и ругались на чем свет стоит. Причем искусство ругани было у них развито не меньше, чем виртуозность пивоварения и грамотность выпивона. Некоторые обертоны я бы взял на карандаш, если бы он у меня был: всем известные жопоногие[78] перемежались с экзотическими ротосранцами, воплепердами и мутоструями.
Когда компания рыжеголовых, казалось уже, угомонилась, между Сомоном Плескуном и Нором Ивой завязалась нешуточная потасовка. Водники, встав в классические боксерские стойки, заплясали друг против друга, раздались громкие шлепки. «Зеленые кафтаны» не пытались разнять драчунов, а с интересом следили за поединком, разражаясь время от времени ободряющими воплями.
Сомон был выше и мощнее, старался повергнуть оппонента одним сильным ударом, Нор же обладал недюжинной энергией и осыпал противника градом жестких тумаков, не забывая про психологическое давление. Нор ругал и обвинял Сомона. Давил на жалость к Кенни, кричал, что именно он начал петь: «Оторвалось-возвратилось…», а надо было: «Оторвалось-возвратись, и все будет зашибись», тогда бы левая нога восстановилась, а вот теперь молодому придется снова ногу отрывать и т. д и т. п. Но Сомон, похоже, не особенно слушал, выждал момент и нанес свой удар, который готовил, опп, голова Нора дернулась, а сам Нор рухнул, заливая собственную грудь и многострадальный пол кровью из разбитого носа. Я решил, что все кончено, ан нет, Нор вскочил, пошептал, из его носа перестало капать, и поединок продолжился. Для Нора травма не прошла бесследно, он перестал лезть напролом и заткнулся, а Сомон, напротив, стал агрессивнее, начал подходить ближе, нависать над противником, нанося удары слева и справа. И тут я осознал, что не вижу самих ударов, а наблюдаю только результат. Я вгляделся внимательнее, ускорился, но так и не увидел движения рук, даже мазков не наблюдал. Вот Сомон чуть наклонился вперед и явно ударил правой, Нор поднырнул под как бы бьющую руку соперника и как бы ударил Сомона левой в печень. По крайней мере
