— Ты о них позаботился?
— Это были не покупатели. Они сказали, что они… в общем, что они ваши новые деловые партнеры.
Я от души надеялся, что Папаша станет это отрицать, что на его лице выразится радость или недоумение. Тогда все обернулось бы одним большим недопониманием, мы все вместе отправились бы поесть пиццы после закрытия и славно бы над всем этим посмеялись. Но этого не произошло.
Первым делом обвисли его губы. Постоянная ухмылка Папаши, которая, казалось, всегда там таилась, в любой момент способная перерасти в широченную улыбку, исчезла. Насколько я знаю, она уже никогда туда не вернулась.
Дальше запали щеки — добрых полдюйма плоти словно бы всосались в его лицо. Не знаю, объяснялось это дефектом личины или настоящая шкура Папаши уже иссыхала, но получилось именно так. Вид у него стал голодный, изможденный — вид приговоренного к тяжелому наказанию. И все это произошло в пределах пяти секунд.
— Они оставили свои имена? — спросил меня Папаша, и я помотал головой. Впрочем, это не имело значения — Папаша Дуган явно знал, кто они такие. Затем он дал нам с Джеком несколько баксов, велел разыскать Норин, сходить в кино, пообедать. И сказал, что сегодня вечером закроет магазин. Я пытался спорить, хотя и знал, что это безнадежно. Это был бизнес Папаши Дугана, и за ним здесь оставалось последнее слово.
Когда я на следующее утро пришел в магазин, то обнаружил там Таджикки и Сола, на чьи массивные талии бьши повязаны передники. Папаша объяснял им работу кассового аппарата. Я уже собирался дать задний ход обратно в дверь, но тут Таджикки меня заметил и подозвал.
— Мы с тобой на плохой ноге вчера разошлись, — сказал он, протягивая руку. — Если мы собираемся вместе работать, нам лучше ладить.
Он так крепко пожал мне руку, что чуть кости не поломал, но даже этого не заметил. Я вежливо кивнул и поинтересовался:
— А что вы, простите, здесь делаете?
— Я же вчера тебе сказал, — напомнил Таджикки. — Мы новые деловые партнеры твоего босса.
Вообще-то кое-какие фильмы я уже видел. И знал, что когда гангстеры приходят и говорят, что они «новые деловое партнеры», они на самом деле вовсе не собираются закатать рукава и с энтузиазмом взяться за работу. Они просто хотят урвать себе часть прибыли — или, еще более вероятно, общего дохода, — а также найти удобное местечко, где можно сидеть и жрать сладкие пряники по мере их поступления.
Но эти мужики были совсем другие. Они действительно хотели работать.
— Надо провести инвентаризацию, — говорил Таджикки — а потом, черт побери, реально брал в руки папку с тесемками и принимался расхаживать по магазину, рассчитывая наши потребности и перерасходы за неделю. Сол был настоящим монстром на погрузочной платформе, и ему нефиг делать было перекинуть пятисотфунтовый контейнер с поддона на полку, причем вся тяжесть этого контейнера равномерно распределялась по его широкой, толстой спине. Сказать правду, таких первоклассных работников у Папаши Дугана еще никогда не бывало.
Через два месяца мне там уже просто нечего было делать. Таджикки великолепно разбирался с покупателями, утешая их и умасливая. Этот виртуозный торговец затмевал даже блеск Папаши Дугана, когда речь заходила о понимании потребностей каждого отдельного человека и оптимальном их обеспечении. А Сол, тяжелый качок, делал всю работу в заднем помещении, дойдя даже до того, что каждую неделю проводил там реорганизацию хранения трав, чтобы отражать меняющиеся вкусы и демографию нашего района.
И внезапно, за многие годы до того, как это стало популярно, я подпал под сокращение штатов.
— Я больше не могу позволить себе платить тебе жалованье, — однажды днем сказал мне Папаша. — Извини, Винсент, но…
— Все нормально, — перебил я Папашу Дугана, вовсе не желая его таким видеть. В этом было что-то неправильное. — Я понимаю.
— Я сам едва над водой держусь. Эти парни… они заправляют магазином… и уже не я им, а они мне отстегивают. Ты об этом знаешь?
Я знал. Странным образом естественный порядок вещей перевернулся с ног на голову, и Папаша Дуган стал молчаливым партнером в собственном бизнесе. Скудное пособие, выделяемое ему Солом и Таджикки, не покрывало его расходов. У Папаши Дугана была жена. У него была семья. И хотя я не знал, как он изначально познакомился с Таджикки и Солом, я догадывался, что в рукаве у Папаши вдобавок было припрятано несколько скверных привычек.
Норин тоже об этом тревожилась, и солидную долю нашего совместного времени мы проводили, мучительно прикидывая, как помочь Папаше спасти его достоинство, если не бизнес.
— Просто не знаю, что он будет делать, — говорила мне Норин, свернувшись в плотный клубок в моих объятиях, обхватывая меня руками за шею и подтягивая к себе. — Он всю жизнь работал.
— Он может найти себе другую работу, — предположил я.
— Ему нужно иметь собственное дело. Чем-то владеть. И этим гордиться.
Через два месяца все было кончено. Однажды вечером Сол и Таджикки подошли к Папаше Дугану, швырнули ему в лицо пачку купюр и заявили, что он только что ими куплен. Им нравилась работа, им нравился район, и «Продукты Дугана» больше не были его магазином. Мало того, Папаша не должен был открывать конкурирующего предприятия где бы то ни было во всем штате Калифорния. Конечно, он по-прежнему мог затариваться в своем бывшем магазине, и Сол с Таджикки даже пообещали ему солидную скидку, но с их точки зрения Папаша Дуган был теперь еще одним местным ничтожеством, пытающимся раздобыть себе пару-другую реп.
