ними поступать так, как они поступают с нами?
– Разве мы в силах наведаться к ним? И правильно ли это – уподобляться дьяволам в их поступках?
– Это неправильно, – вздохнул мастер Ганзак. – Но дух моего внука требует отмщения, и я не могу отступиться от замысла.
– Но ведь так вы нанесете ущерб своим тропам небесного пути?
– Я уже нанес.
И мастер Ганзак поведал мастеру Идо, как он долгими ночами вынашивал план мести, как добился разрешения поселиться близ Фактории, как искусно распустил слухи о готовности служить большеглазым за вознаграждение и как много он узнал о чужаках, собирая по крохам сведения и беседуя с ними.
– Их земля и впрямь под единственной луной. Но злые ветры там не дуют в вечернюю пору.
– Отчего же им нужны молитвенные беседки? – удивился Идо.
– Для украшения. Для похвальбы богатством.
– Это… это возмутительно, – оскорбился мастер Идо.
– Да! Более того – это кощунство. Но ради мести я готов принять и такое искривление пути. Тебе же не следует знать, как именно я обработаю пластины и полости молитвенной беседки. Им нужен образец, а потом неживая прислуга чужаков изготовит двенадцать раз по двенадцать точно таких беседок, а потом еще столько и еще…
– Что это даст? Я так понял, что у них нет злых ветров.
– Эти беседки станут звучать при любом ветре, при любом движении воздуха и наполнят неслышной музыкой сердца большеглазых, сея раздор и смятение.
– Кто-либо испытал на себе их действие?
– Двое из чужаков, что приходили ко мне, уже говорят о недомогании, еще один перестал выходить за пределы Фактории, отдавшись пьянству. И это только грубо обработанные пластины и небольшие полости внутри заготовок!
– А в каком масле вы собираетесь выварить древесину? Холодный отжим подойдет ли?
– Думаю, обойдемся восковой растиркой. Великий мастер Гок советовал…
После того как они немного поспорили о способах нанесения воска, речь зашла о достоинствах и недостатках клея, сваренного из хрящей речного толстобрюха, по сравнению с морским, а потом служанка внесла горячее питье и холодные закуски.
Мастера вышли отдохнуть в маленький сад и уселись на скамью. Хотя Вторая луна в эти дни не стояла над головами, мастер Идо по привычке сложил руки на коленях ладонями вверх. Тут он заметил, что у мастера Ганзака одна ладонь тоже обращена к Небу, но вторая – к земле.
Грусть мастера Идо стала безмерной.
Филократ в гостях у Мидаса
– Слух, многократно умноженный, обращается в миф, а миф – это знание в кривом зеркале предрассудков, – произнес хозяин, отрезая от холодной телятины небольшой ломоть.
– Слух всегда основывается на факте, даже если факт вымышлен, – ответил гость.
Мидас отложил нож, отпил из кратера вина и посмотрел на Филократа. Гость был юн, но учтив, а слава о нем опережала его передвижения.
– Мое богатство всегда не давало покоя соседям и завистникам, – сказал царь. – Они пытаются очернить мое имя, но тем самым приносят мне известность. А это залог успеха в торговых мероприятиях.
– Но пристало ли владыке марать руки торговлей?
– Владыке не обязательно заниматься торговлей самому. Для этого есть доверенные лица.
– Да, это во благо, – согласился гость, – торговля способствует миру. До определенного часа. Я рад, что вымыслы о вас остались вымыслами.
– Иначе и быть не могло. Даже если предположить, что возможно обращение любого материала в золото одним прикосновением пальца, то последствия этого вполне представимы. Допустим, я (видите, я допускаю, что могу быть таким чудодеем) действительно получил от Силена такой дар. Что бы воспоследовало? Я прикасаюсь к глиняному черепку, и он обращается в золото. Я прикасаюсь к этой прекрасной груше… – С этими словами Мидас взял большую желтую грушу и с удовольствием надкусил ее.
– Итак, я беру грушу – и ломаю зубы о металл. И так далее. Но будем последовательны.
Филократ кивнул, соглашаясь быть последовательным.
– Допустим, я беру в руки кратер… – Мидас отпил еще глоток, – и он становится золотым… Впрочем… – царь повертел в руке кратер, – он и так золотой, но дело не в этом. Вопрос: превратится ли в золото вино в чаше? Это главный вопрос. Допустим, превратится. Следовательно, в золото превращается не только то, до чего я дотрагиваюсь, но и то, чего касается то, до чего я дотрагиваюсь. Если я беру плод со стола, то в миг прикосновения к плоду не только он, но и стол должен стать золотым. Но, если рассуждать здраво, и пол, на котором стоит золотой стол, и дом, в котором находится пол, должны превратиться в золото. А на чем стоит дом? Упростим наши рассуждения: я выхожу во двор и опускаю руки в реку, в море, касаюсь земли. И что же? Море, река, земля, вся земля, превращаются в золото? Почему же они до сих пор не превратились?
