– Хорошо, – крикнул мужик и тихо добавил: – Чтоб тебя черти съели, черная морда.
Он повернулся к самому рослому псу и погладил его по скользкой голове.
– Ну, бродяга? Чего ты разошелся? Хочешь хозяина разбудить? Вот погоди – не получишь на завтрак мяса, будешь знать, как попусту людей тревожить.
За спиной у мужика появилась черная тень. Раздался тихий свист. Мужик обернулся и в то же мгновение мощный удар кулаком сбил его с ног. Рухнув на снег, мужик попытался встать, но второй удар пригвоздил его к земле.
– Вот это да! – тихо воскликнул Ласкер. – Где вы так научились драться?
– Были учителя, – усмехнулся Чигорин. – Ваши псы не тронут?
– Нет. Пока я здесь, они будут как шелковые.
Михаил Иванович достал из кармана бутылку с маслом и протянул ее немцу.
– Займитесь калиткой!
Ласкер взял бутылку и бесшумной тенью скользнул к калитке. Пока он поливал маслом петли и откидывал запоры калитки, Михаил Иванович связал мужику руки и сунул ему в рот носовой платок. Ласкер открыл калитку и впустил во двор Стейница и Пильсбери. При виде огромных псов, бросившихся кружить вокруг новых гостей, молодой американец испуганно отшатнулся, но Ласкер что-то отрывисто произнес по-немецки, и чудовища, поскуливая, отошли в сторону.
– Wander… – тихо и изумленно прошептал Пильсбери.
А Стейниц кивнул Чигорину на связанного мужика и сказал:
– Не замерз бы.
– Не успеет, – ответил Чигорин. – Мы здесь ненадолго.
Три огромных пса меж тем продолжали ластиться к немцу, виляя перед ним хвостами и заискивающе пригибая головы.
– Как вы это делаете? – с любопытством спросил Пильсбери.
– Не знаю, в чем тут дело, но собаки меня обожают, – ответил Ласкер.
– Пора! – скомандовал Чигорин.
Вся четверка осторожно, стараясь держаться поближе к стене, двинулась к черному входу.
Широкоплечий мордатый лакей в белой рубахе и меховом жилете сидел на топчане и увлеченно разглядывал какие-то открытки, которые держал в растопыренных красных лапах. Рядом с ним, на топчане, лежала кривая турецкая сабля.
Чигорин перекрестился и хотел уже войти, но Стейниц положил ему на плечо руку и прошептал на ухо:
– Позвольте мне.
Михаил Иванович не успел и глазом моргнуть, а старый Вильгельм уже открыл дверь и шагнул в комнату. Чигорин досадливо поморщился, но делать было нечего.
Прикрыв за собою дверь, Стейниц тихо подошел к топчану и спокойно поинтересовался:
– Эй, братец, где тут у вас нужник?
Мордатый лакей вздрогнул, повернул голову и удивленно уставился на Стейница.
– А вы… кто такой? – спросил он, угрожающе приподнимаясь с топчана и нашаривая правой рукой рукоять сабли.
– Как? – воскликнул Стейниц и уставился на лакея пристальным взглядом. – Я друг Александра Бенедиктовича. Сегодня мы ужинали, и я остался у него ночевать. Нешто не помнишь?
Говоря это, Вильгельм легонько покачивал перед лицом лакея подсвечником с горящей свечой.
– Гость? – тихо переспросил мордатый, уставившись на покачивающийся язычок пламени. – Ночевать?
– Да, гость. А теперь отвечай мне четко и внятно: где остальные лакеи?
– Так ведь кто где, – ответил мордатый. – Микитка в соседней комнате дурака валяет. Дядя Прокоп с Игнатом на втором этаже, прям над нами, в кости играют.
– Это все?
– Все, кроме Каюма.
– Каюм – это ваш главный?
– Ну.
– И где он?
– А кто ж его знает, – ответил мордатый лакей. – Он нам не докладает. Может, во дворе. А может, и в доме. Мне про то неведомо.
Стейниц перевел взгляд на руку лакея и нахмурился.
– Ты, братец, саблю-то положи, – твердо сказал он. – Ни к чему она тебе.
