– Зачем?
– Выпейте. Пожалуйста.
Он приблизил флакон к лицу Маулы, но она морщинистой рукой отвела его.
– Не надо, – произнесла старуха. – Говорите, что хотели сказать.
Врач секунду выждал, словно надеялся, что она передумает, потом вздохнул и опустил руку.
– Крепитесь, – с усилием начал он. – Я хотел вам сообщить, что ваша внучка… находится в очень тяжелом состоянии. Мы делаем все возможное, но может так случиться, что… – Он замолчал, но собрал волю в кулак и с усилием докончил: – Может так случиться, что мы не сможем ей помочь.
Старая Маула молчала, глядя на врача сухими блестящими глазами.
– Она… умрет? – спросила она после паузы.
– Скорей всего, – ответил доктор. – Вы можете посидеть рядом с ней. Столько, сколько хотите.
Бабушка Маула разжала морщинистые губы и тихо уточнила:
– Сколько ей осталось?
– Несколько часов, – ответил доктор. – Если повезет, доживет до утра. Мне очень жаль, что так получилось, – добавил он виновато.
Старая Маула встала с кресла. Снова села. Несколько секунд она сидела, глубоко о чем-то задумавшись. Внезапно Маула глубоко вздохнула – казалось, вся жизненная сила излилась в этом вздохе. А потом она поднялась с кресла и пошла к двери.
– Я вас провожу, – сказал доктор, быстро ее нагнал и распахнул перед нею дверь.
В палате доктор оставил Маулу и Аню одних. Он вышел так тихо и так тихо прикрыл за собой дверь, что старая Маула не услышала. Впрочем, в эту минуту она вообще забыла о его существовании.
Сидя на стуле перед кроватью, старуха протянула морщинистую руку и легонько провела ладонью по лбу Ани. Лоб был обжигающе горячим. Аня приоткрыла глаза.
– Бабушка… – тихо проговорила она.
– Тише, – голос Маулы звучал глухо. – Не трать силы.
– Мне очень плохо, бабушка.
– Знаю.
Аня облизнула сухим языком сухие губы и тихо спросила:
– Я умираю?
Маула не ответила. Аня закрыла глаза.
– Из черного леса… – забормотала она тихим сбивчивым шепотом, – когда звезды превращаются в росу… Он будет есть наши сердца… Будет есть наши сердца…
Девушка замолчала. Маула долго смотрела на нее, потом сказала все тем же глуховатым голосом:
– Мне пора идти.
Аня снова открыла глаза.
– Куда? – тихо спросила она. – Куда ты уходишь, бабушка?
– Есть дело. Важное.
– Но на улице вечер. Скоро будет темнеть.
– Ничего страшного.
Аня попробовала улыбнуться, но у нее не хватило для этого сил.
– Я буду скучать по тебе, – прошептала она.
– Не будешь. Тебе надо уснуть. Крепким сном. Утром ты проснешься здоровая, – бабушка улыбнулась морщинистыми губами. – Закрой глаза, милая. Закрой глаза.
Аня закрыла глаза.
– Спи… – проговорила старая Маула. – Все будет хорошо.
Старуха посмотрела в сумрачное окно. С той стороны стекла на нее глядела тьма.
Старая Маула отвела взгляд от окна, наклонилась к Ане и стала что-то шептать ей на ухо. Она шептала пару минут. Потом выпрямилась и тихо проговорила, глядя на лицо внучки с нежностью, сожалением и горечью:
– Сейчас ты меня не слышишь. Но слова мои не пропадут даром. Когда-нибудь ты их вспомнишь. Прощай!
Маула тяжело поднялась со стула и направилась к двери.
Игнат Борисович Соболев сидел за столом, нервно постукивая пальцами по столешнице. Лицо его было темным от горя и гнева. Один он оставался недолго, дверь открылась, и конвойный ввел Егора.
